Прегрешения богов
Шрифт:
Кто-то из женщин спросил дрожащим голосом:
— Мередит, так вы королева Неблагого двора?
— Нет, — сказала я.
Фар Дарриг поглядел на меня:
— Сказать ей, какую корону ты получила сперва?
— Не здесь, — вмешался Дойл.
Фар Дарриг смерил его взглядом:
— Я не тебя спрашивал, Мрак. Будь ты мне родич — дело другое, а так я тебе ничего не должен, только ей.
Его явно оскорбило нежелание Дойла признать их родство. Дойл это тоже понял, конечно, потому что сказал:
— Я не скрываю своей смешанной крови, Фар Дарриг.
— Ах-ха, зато наша кровь текла по твоему клинку, так? Раньше, чем ты стал Мраком Королевы, раньше, чем ты был Ноденсом и исцелял волшебными водами, ты был другим и звался по-другому.
Фар Дарриг понижал голос с каждым словом, пока оставшиеся репортеры не решились подойти ближе, чтобы расслышать. Я знала, что Дойла не всегда почитали как бога и что он не выпрыгнул к трону королевы Андаис сразу взрослым, будто чертик из табакерки, но я не задавала ему вопросов. Старейшие из сидхе не любят говорить о прошлых днях — днях величия нашего народа.
Фар Дарриг резко повернулся и с громким «Ха!» прыгнул на репортеров. Они рванулись прочь, кто-то упал, упавших топтали, в панике убегая подальше от гоблина. Упавшие потом поднялись и тоже припустили прочь.
— Применять магию к представителям прессы не очень законно, — напомнила О'Брайан.
Фар Дарриг склонил голову набок, как птица, увидевшая червяка. Под его взглядом О'Брайан довольно нервно кашлянула, но моя защита помогла ей сохранить дух.
— А вы как заставили бы их убраться, дамочка?
— Полицейская О'Брайан, — поправила она.
Он ухмыльнулся ей в лицо, и я почувствовала, как она дрогнула — но не отступила. Мысленно я поставила ей лишний балл за храбрость, но подумала, что вряд ли разумно с ее стороны задевать его, после того недвусмысленно сексуального интереса, который он к ней проявил на допросе Паслены. Порой некоторое опасение бывает полезно.
Он шагнул вперед, вторгаясь в ее личное пространство, но я встала между ними.
— Чего ты добиваешься, Фар Дарриг? Я благодарна тебе за помощь, но ты это не по доброте душевной сделал.
Он еще раз ухмыльнулся О'Брайан и с той же ухмылкой повернулся ко мне. На меня это не подействовало.
— В моей душе доброты нет, ваше величество, одно только зло.
— Так не бывает, — сказала я.
Ухмылка выросла до предела — его лицо превратилось в злобную оскаленную маску — из тех, что надевают на Хэллоуин.
— Ты слишком молода, чтобы знать, каков я.
— Зато я знаю, что такое зло, — возразила я. — Оно не приходит, скалясь картонной маской. Оно приходит в облике тех, кто должен тебя любить и о тебе заботиться, но этого не делает. Зло — это пощечины и оплеухи, это рука, которая держит тебя под водой, пока ты не задохнешься, и все это время ее лицо остается безмятежным — ни злости, ни бешенства, она просто верит, что поступает правильно!
За маской злости стало проступать куда более серьезное выражение. Он сказал, внимательно глядя на меня:
— Говорят, тебе много довелось вытерпеть от руки
Дойл обратился к полицейским:
— Вы не могли бы дать нам немного поговорить наедине?
Райт и О'Брайан переглянулись, потом Райт пожал плечами:
— Нам только надо довести вас до машины. О'кей, мы подождем в сторонке.
О'Брайан попыталась возразить, но напарник ее увел. Они продолжили спор на расстоянии, полушепотом.
Дойл чуть крепче сжал мне руку, а Холод шагнул ближе. Я поняла их молчаливый совет не выносить сор за крыльцо, но королеву никогда не заботили такие мелочи.
— И от рук их друзей тоже, не забудь. Я, например, не забуду, — сказала я Фар Дарригу.
Он покосился на Холода с Дойлом и спросил:
— Что, они тебя тоже обижали, прежде чем стать твоими любовниками?
Я покачала головой:
— Нет, я не взяла в любовники ни одного из тех, кто поднимал на меня руку.
— Но ты же очистила конюшню Неблагих! Они с тобой все сюда перебрались. Кто там остался, кого ты так крепко помнишь?
— Я увела только стражей, а не всех знатных сидхе.
— Но стражи и есть знатные сидхе, иначе бы им не доверили охранять королеву или там короля.
Я пожала плечами:
— Я позвала с собой только своих.
Он снова встал на колено, но ближе ко мне, чем раньше, — я подавила желание сделать шаг назад. Еще недавно я бы попятилась, но сейчас мне почему-то захотелось быть той королевой, в которой нуждался Фар Дарриг. Дойл как будто уловил мои мысли и приобнял меня за талию, словно поддерживая в желании не отступать. Холод только придвинулся ближе — руки он предпочитал на всякий случай держать свободными. Стражи всегда старались на публике оставлять кого-нибудь в стороне специально для этой цели, хотя иногда бывало трудно одновременно и утешать меня, и охранять.
— Вы не позвали Фар Дарригов, ваше величество.
— Я не знала, что могу вас позвать.
— Мы были прокляты, а наши женщины истреблены, и народом мы быть перестали. Сколько бы ни прожил каждый из нас, будущего у Фар Дарригов нет.
— Я не слышала ни о проклятии, ни о том, что у Фар Дарригов были женщины.
Он глянул на Дойла черными раскосыми глазами:
— Спроси у него, правду ли я говорю.
Дойл кивнул в ответ на мой взгляд.
— Мы вместе с Красными Колпаками едва не побили сидхе. И мы, и они были гордыми народами, мы жили резней и кровопролитием. Сидхе пришли на помощь людям — спасать их от нас, — с горечью сказал он.
— Вы готовы были перебить на острове всех людей до единого — мужчин, женщин и детей, — сказал Дойл.
— Может, и перебили бы, — согласился Фар Дарриг. — Мы были в своем праве; они нам поклонялись, а не вам. Только потом они стали почитать сидхе.
— Что толку в боге, который истребляет своих приверженцев, Фар Дарриг?
— Что толку в боге, который всех приверженцев растерял, Ноденс?
— Я не бог и никогда им не был.
— Но все мы думали, что мы боги, верно, Мрак? — Он снова издал тот зловещий смешок.