Прекрасная Беатрис

Красные, синие, зеленые, переливчато-золотые перевернутые буквы вывесок и рекламы игриво струились под ногами шелковым ковровым узором, мокрые жуки-автомобили вычерчивали желтыми глазами светящуюся кайму этого водяного ковра, а вода в Сене светилась сама по себе от радости встречи с водой вселенской. Сразу несколько золотых молний разветвились в непроглядно-черной вышине энергичными росчерками авангардиста, и от этого тесное городское небо вдруг сразу сделалось неожиданно огромным и широким,

а внушительное здание Дворца Юстиции на противоположном берегу — всего лишь декорацией кукольного театра. Симфонически раскатился гром, и совершенно определенно запахло озоном — простором и горизонтом. И кустом жасмина, и соловьиным цвирканьем…

Я никак не могла справиться с зонтом, вечно его заедает в самый неподходящий момент. А может, ну его, этот зонт? Дождь такой теплый и приятный, в нем столько небесной ласки, любви и энергии… И еще: хорошо бы разуться и пойти босиком, вон как те, мокрые насквозь парень и девчонка в засученных джинсах. Солидная публика стремительно — и вовсе не солидно — пробегает под зонтами от машин к дверям ресторанов и к подъездам домов, а этим все нипочем — смеются во весь рот и размахивают своей обувкой.

В ручке зонта что-то недовольно крякнуло, и он наконец раскрылся. Все-таки лучше я пойду под ним, мне ведь шагать и шагать — через весь город. Я сейчас на набережной Больших Августинцев, значит, я должна выбраться на бульвар Сен-Мишель и преодолеть его весь, до самой площади Камиль Жульен. Возле метро «Порт Рояль» я пересеку Монпарнас, за роддомом Порт-Рояль — сверну на улицу дю-Фабур-Сен-Жак, потом — через бульвар Араго и бульвар Сен-Жак, там надо будет держаться правее, чтобы попасть на проспект генерала Леклерка, он-то и выведет меня к площади 25-го Августа 1944-го. Затем у Орлеанских ворот я переберусь по мосту через железную дорогу, а там уже рукой подать до моей улицы Дантона.

Я взглянула на часы: начало одиннадцатого. Ничего, к утру буду дома, а сейчас зонт как маленький домик укроет меня от любопытных взоров. Я выгляжу слишком одиозно на ночной улице под проливным дождем в вечернем декольтированном платье и на двенадцатисантиметровых шпильках. В таком платье и туфлях полагается ездить на такси, а не разгуливать по Парижу, тем более в грозу.

Молнии опять осветили небо, реку, набережную. Редкие машины внезапно выросли в размерах, особенно белый-пребелый «шевроле», который притормозил у обочины, торжественно сверкнув всей своей никелированной бижутерией. Остальные автомобили катили дальше, и я пошла за ними, бездумно повинуясь лучам фар, не в силах отвести взгляд от гипнотизирующих потоков света на мокром асфальте.

Впрочем, шагов через десять я поняла, что, во-первых, на высоченных каблуках мне не уйти далеко и лучше разуться сразу, а во-вторых, что я иду не в ту сторону! Я остановилась, взглянула на туфли, не решаясь расстаться с ними, и вдруг почувствовала — именно почувствовала, а не увидела и не догадалась, — что белый «шевроле» медленно едет за мной!

Я пустилась бегом, осторожно поглядывая на «шевроле» через плечо. Может быть, мне кажется? «Шевроле» просто неторопливо

едет по набережной, и ему вовсе нет до меня никакого дела. Я замедлила шаги. «Шевроле» остановился, дверца начала открываться! Изо всех сил я побежала дальше.

— Беа! Беатрис! — позвал властный голос. — Да стой же!

Я вздрогнула и чуть не упала, как обычно подвернув левую ногу. Проклятый привычный вывих! Я охнула от отчаяния.

А из «шевроле» выглядывала моя сестра!

— Садись скорее, — сказала она. — Здесь нет парковки.

— Ты меня до смерти напугала, Кларис. — Прихрамывая, я обогнула машину и плюхнулась на переднее сиденье рядом с сестрой. — Привет, Гастон. — Я вежливо улыбнулась ее мужу.

— Салют, Беа. Выглядишь потрясающе! Занялась рекламой влагостойкой косметики?

Гастон сидел сзади, а по бокам, положив головенки на его колени, сладко спали близнецы — Люк и Рене, заботливо укрытые клетчатыми бело-голубыми мохнатыми пледами.

— Это не лучшая твоя шутка, Гастон. — Я повернулась к нему спиной. — Надо же, Кларис, пледы до сих пор целы. Мы с тобой покупали их для вашего свадебного путешествия.

Сестра вздохнула и тронула машину с места.

— Еще спорили, какие лучше подойдут к белой коже. А я вдруг не узнала ваш «шевроле»!

— Просто не видела этого монстра со дня нашей свадьбы. Дай ей полотенце, Гастон. Еще простудится. — Как по волшебству появилось махровое полотенце. Белое с голубым.

— Спасибо. У тебя всегда все продумано до мелочей. — Я принялась вытирать мокрые волосы. — Не простужусь, дождь теплый.

— Стало быть, вечерний моцион по набережным Сены? — продолжал острить Гастон. — Ты так классно смотрелась в струях дождя под раскатами грома! Афродита, выходящая из пены! Может, вернем ее, Кларис, на исходную позицию? Ты уж извини дремучих родственников, Беа, мы-то по наивности решили, что-то случилось, а ты, оказывается, возвышенно любуешься природными явлениями на фоне столицы! Мы-то мелкие обыватели, а вот наша Беа — натура поэтическая!

Сестра молча вела машину, а я не выдержала.

— Гастон, ты не боишься разбудить болтовней мальчишек?

— Что ты, Беа! Мы с бабушкой целый день гуляли в Булонском лесу, они так набегались, до утра не шелохнутся!

— Сегодня день рождения матери Гастона, — со вздохом уточнила сестра. — По традиции положено выгуливать мадам Шанте в Булонском лесу. — Она вздохнула еще раз.

— И мы все имеем возможность оценить великий подвиг Кларис, — отреагировал на ее вздохи супруг. — Воскресный день загублен на общение с горячо любимой свекровью!

— Я ни о чем таком не говорила! У нас прекрасные отношения с твоей мамой!

— А кто предлагал мне поехать к ней одному с детьми? Кто горевал по поводу пропущенного посещения фитнесс-клуба?

— Ты прекрасно знаешь, Гастон, что я имею возможность заняться собой только в воскресенье, я работаю всю неделю!

— Никто тебя не заставляет вкалывать, как пчелиный улей!

— Хочешь, чтобы рухнула моя карьера?

— Кому она нужна?! Моя мать не работала ни дня, а я…