Прекрасная колдунья
Шрифт:
— Я хочу услышать, что скажет она сама, прежде чем поверю тебе.
Рональд едва удержался, чтобы вновь не вспылить, но трудно было винить юношу за такую преданность.
— Сейчас с ней Элспет. Я пока оставил их наедине и не думаю, что они нуждаются в тебе. На вот, выпей вина. И садись. Когда они наговорятся, я отведу тебя к ней.
— Так Джина — твоя пленница?
— Что-то вроде этого, но ты напрасно думаешь, что я держу ее в темнице. Там нет никаких цепей и решеток на окнах. Но я не хочу, чтобы она сбежала.
Бьяджо слегка прищурился.
— Чего
— Никто не может знать, что придет в голову твоей госпоже! Но мне не улыбается мысль, что придется гоняться за ней по всему Уэльсу и Англии, если она вдруг решит, что несчастна здесь.
— А для тебя так важно ее счастье, милорд? — усмехнулся Бьяджо.
— Ни в малейшей степени! Для меня важен собственный покой. И когда я решу, что пора отпустить ее, я это сделаю. — Он снова налил себе вина и недовольно посмотрел на Бьяджо. — Гэвин в тюрьме, но Ричард все еще в Иерусалиме. И я не собираюсь отпускать ни моего кузена, ни твою госпожу, пока не получу известий от короля. Я достаточно ясно все объяснил?
— Более чем ясно, — пожав плечами, сказал Бьяджо. — Я могу понять, почему ты держишь Гэвина в цепях. Но Джина — совершенно другое дело. Она ничем не угрожает тебе.
— Она представляет угрозу для любого, кто попадется ей на пути! У нее на языке лживых слов больше, чем листьев на дубе, и она роняет их так же легко, как дерево осенней порой.
— Только если ее вынуждают к этому! И только с теми людьми, которые не желают слушать правду или не умеют понимать ее. — Бьяджо повернулся, словно бы собравшись уходить, но потом вдруг остановился и взглянул на Рона в странной задумчивости. — Не всем так повезло, что они знают, кто они есть, милорд. Некоторым из нас приходится выдумывать себя каждый день, иначе нам просто не выжить. Но ты ведь никогда не был в нашей шкуре, и тебе этого не понять!
— Не воображай, что я не знаю, как трудна жизнь, щенок. Я прожил гораздо дольше тебя и в полной мере познал, какой жестокой она может быть. Но это не сделало меня лжецом! Я вполне способен отличить правду от лжи и никогда не путаю их.
Бьяджо слегка улыбнулся.
— Так ли это? Так ли ты честен с самим собой, милорд? А вдруг нет? Иначе тебе пришлось бы признать, что ты стараешься удержать здесь мою госпожу совсем по другой причине…
Взбешенный, Рональд сделал шаг вперед, но юноша быстро попятился и, упершись в каминную доску, посмотрел сначала на Рональда, а потом на пламя.
— Одно пламя и другое — какое из них горит жарче, милорд? Пламя любви или пламя гнева?
Рональд бросился к нему, но Бьяджо ловко извернулся и, перепрыгнув через стол, склонился в шутовском полупоклоне. Пламя бросало на его лицо дьявольские отблески.
— С твоего разрешения, милорд, я ухожу.
Рональд не ответил. Он вовсе не желает выглядеть дураком и не доставит этому щенку удовольствия, гоняясь за ним! Поэтому, когда Бьяджо вышел, он не удостоил его даже взглядом, а продолжал стоять неподвижно, глядя на огонь. Будь он проклят, этот щенок,
Рональд познал безумства любви еще много лет назад и понял, что она приносит больше боли и мучений, чем самый острый клинок. Нет уж, этого с него хватит!.. Если он и чувствует что-то по отношению к Джине, то просто вожделение, а не любовь. Нет, не любовь! Рональд готов был поклясться в этом…
Глава СЕМНАДЦАТАЯ
На ресницах Джины задрожали слезы, и она сердито вытерла их.
— Не смотри на меня так, Элспет! У меня просто не было другого выбора…
— Дитя, дитя, я вовсе не осуждаю тебя. Я просто озабочена. Скажи, ты приняла какие-нибудь меры против зачатия?
— Нет… Со мной же не было моих трав, как ты знаешь.
Джина покраснела, сердясь на себя за то, что так неуверенно себя чувствует, а еще больше — на бесцеремонность своей старой служанки. Узнав о том, что произошло, Элспет тут же принялась расспрашивать о подробностях. И Джине было стыдно признаться, что она совсем не подумала о возможном ребенке. Сейчас она чувствовала себя очень глупой и наивной, но в тот момент все ее внимание было сосредоточено на Рональде!
Элспет успокоительно погладила ее по щеке.
— Не огорчайся. Сейчас, конечно, уже поздно принимать какие-либо меры. Но, возможно, Рональд разрешит тебе взять свои травы в другой раз.
Джина хмуро взглянула на нее.
— Во-первых, другого раза может и не быть, а во-вторых… Он настолько мне не доверяет, что не решается даже повернуться ко мне спиной! Так что вряд ли он позволит мне пользоваться моими травами и снадобьями.
— Но, может, он разрешит мне приготовить их для тебя? Я постараюсь убедить его, что пребывание в тюрьме подорвало твое здоровье, что ты нуждаешься в укрепляющих снадобьях…
— Ну да! А заодно предложи ему попробовать какое-нибудь зелье; — фыркнула Джина. — Я думаю, он слишком хорошо помнит тот раз, когда мы угощали его у себя в шатре. Он ничего не забывает! Даже когда я единственный раз обмолвилась о человеке с лисьей физиономией… — Элспет удивленно взглянула на нее, и Джина, не желая вдаваться в объяснения, только слабо махнула рукой. — Ну да это неважно. Лучше скажи мне, какие бывают признаки…
— Признаки?
— Ребенка. Как я узнаю, если он… если я… ну, ты сама понимаешь.
— Да, понимаю, — вздохнула Элспет. — Это тошнота, особенно по утрам. Напряженные груди, сонливость… Дитя мое, что с тобой?
Джина схватилась рукой за живот, а глаза ее расширились от ужаса.
— Я чувствую тошноту! Ой, мне нехорошо! И выспаться я никак не могу… Что, если я уже забеременела?
Покачав головой, Элспет только хмыкнула в ответ.
— Достаточно взглянуть на этот кусок мяса на столе, чтобы понять, отчего тебя тошнит. К тому же еще слишком рано, Джина. Если только у тебя ничего не было с лордом Рональдом в тот день на поляне, никаких признаков сейчас не может быть. — Взгляд ее стал испытующим. — Только скажи мне правду!