Прекрасная монашка
Шрифт:
— Более того, — заметил премьер-министр, — французы обожают интриги. Они рождаются во Франции и являются частью ее существования. Что бы ни заявляли вам французские министры, на деле они всегда имеют в виду нечто совершенно противоположное. Внешне кажется, что нет во всем мире другой такой страны, которая относится к нам более дружественно, более внимательно, чем Франция, но я хочу знать, что творится внутри, за закрытыми дверями. Я желаю выяснить, что они думают о нашей державе, как относятся французы к претензиям, выдвигаемым Испанией и Голландией; к кому они питают симпатии после того, как английский посол
— Вы действительно считаете, что я могу оказаться полезным для вас? — поинтересовался герцог.
— Я просто уверен в этом, — заявил ему Питт с одной из своих чарующих улыбок, которые имели такую власть над людьми, что заставляли их ревностно служить премьер-министру, чего бы им это ни стоило.
Какое-то время герцог Мелинкортский хранил молчание, и Питт, наблюдая за ним, испытывал удовлетворение от спокойствия и сдержанности, которые были основными чертами характера этого человека. Значит, он не ошибся в своем выборе, теперь он был уверен в этом, хотя немногие в Лондоне согласились бы с ним.
В свои тридцать восемь лет его светлость имел репутацию жесткого, трудного в общении человека. Он был сильной личностью, имел много друзей, но приблизительно такое же количество врагов. Герцог был богат, могуществен, и его репутации если и не была дурна, то все же оставляла желать много лучшего. «Однако нет ничего удивительного в том, — думал Питт, — что женщины без ума от него». Герцог Мелинкортский был исключительно красив, строен и высок, а его широкие плечи атлета не совсем гармонировали с тонким атласом, кружевами и модной вышивкой. «Сильный, красивый мужчина — что еще?»
Герцог поднял глаза, и взгляды их встретились.
— Скажите совершенно точно, что я должен буду сделать, — тихо проговорил герцог.
В его словах премьер-министр нашел подтверждение своей проницательности. Перед ним человек, понимающий смысл предстоящей операции, способный мыслить и быстро действовать в сложной обстановке, более того, способный повелевать другими.
О том, что поведал ему Питт во время беседы, продлившейся около часа, и думал сейчас герцог Мелинкортский, стоя на французской земле и прислушиваясь к разнообразным звукам ночного леса: пробежал сквозь кусты ежевики заяц, шуршит в кустарнике дикий голубь, который, видимо, собирался устроиться там на ночлег, пронзительно крикнула потревоженная чем-то сойка и где-то далеко раздавался плач козодоя, а еще дальше — унылое, чуть слышное уханье совы.
В течение нескольких секунд герцог прислушивался к звукам и вдруг почувствовал тоску по дому, то же самое он мог бы услышать, находясь в Медине. Не окажись он нашего понятия, кому можно было бы довериться в этом деле. Он даже не мог представить себе, как определить, кто является верным союзником Британии, а кто таковым не может быть ни при каких обстоятельствах. О политике Франции он знал так же много или, может быть, так же мало, сколько знает рядовой член Уайтс-клуба или любой другой человек, который время от времени посещает Сент-Джеймский дворец .
Его светлость был наслышан о панегириках Уолтрона, красоте, грации и очаровании французской королевы Марии-Антуанетты. Разговаривал герцог и с теми, кто сопровождал премьер-министра во время его визита во Францию за год до того, как Людовик XVI стал всеобщим посмешищем из-за своей бестактности.
До последней войны герцог довольно часто бывал во Франции. Почти каждый год он приезжал туда для того, чтобы поохотиться на диких кабанов. Его светлость посещал Париж и бывал в Версале, когда сердцем Людовика XV владела сначала маркиза де Помпадур, затем мадам дю Барри. Но герцог чувствовал, что сейчас все то, что он знал о Франции, окажется столь же эфемерным, как пузырьки газа в бокале с шампанским.
Раньше он наезжал в Париж только для того, чтобы развлечься. Эта поездка была совершенно иной, и неизвестно, насколько она окажется успешной для него. Герцог взялся за выполнение этого поручения — довольно непростого — не только потому, что относился с искренней симпатией к премьер-министру и ему льстило, что этот юный государственный деятель из множества замечательных и достойных людей, живущих в Англии, отдал предпочтение именно ему, и не только потому, что хотел испытать себя в каком-то новом деле, причины были гораздо глубже. Возможно, его светлость вдруг осознал, что в этой жизни, в которой раньше он искал для себя только удовольствия и развлечения, теперь он мог сделать важное для страны, в которой родился, которую глубоко и искренно любил.
Герцог посмотрел на дорогу. Упряжка была готова, лошадь форейтора была впряжена вместо передней, захромавшая лошадь стояла на траве, у обочины, и один из конюхов опустился рядом с ней на колени, пытаясь что-то извлечь из копыта. «Наверное, камень застрял в подкове, — подумал герцог, — или сама подкова разболталась». Он направился к карете и только теперь заметил стену, которая возвышалась в конце дороги. Она стояла немного в стороне, и поэтому герцог не различил ее в темноте. Над верхушками деревьев поднялся молодой месяц, и можно было без труда заметить серую и суровую на вид, маячившую темной громадой на фоне более бледного неба стену.
В течение какого-то времени герцог размышлял, что бы это могло быть, но затем, заметив на стене крыши, которые возвышались одна над другой и были увенчаны шпилями, понял, что это, должно быть, монастырь. По дороге сюда им встретилось множество монастырей, и за этой стеной наверняка располагался еще один.
— Ослабла подкова, ваша светлость, — подойдя к герцогу сообщил лакей, — Я так и думал, — ответил тот.
— Отсюда до Шантильи, где мы собирались заночевать, будет, наверное, не более пяти миль, ваша светлость. Если на дороге нам встретится кузница, можно будет поправить подкову.
— Скажите конюху, чтобы вел лошадь поосторожнее.
— Слушаюсь, ваша светлость.
Герцог уселся в карету:
— И скажите кучеру, чтобы поторопился.
— Да, ваша светлость.
Дверца кареты захлопнулась, и экипаж покатил по дороге; герцог откинулся на мягкие подушки. Путешествие утомило его, и он был голоден. Как правило, он предпочитал путешествовать верхом, а не в карете, но, предполагая, что парижане ждут его приезда в карете, сообразно занимаемому им положению, герцог счел, что не оправдать их ожиданий было бы, пожалуй, ошибкой с его стороны.