Прекрасная Натали

Горбачева Наталья Борисовна

Обстоятельства жизни Николая Афанасьевича складывались так, что, беспощадно терзая напряженный ум и наболевшую душу, подготавливали взрыв рокового неизлечимого недуга, который, в свою очередь, не мог не отразиться на самочувствии всех членов его собственной семьи. Начало болезни Николая Афанасьевича относят к концу 1814 года. Сведения о недуге весьма противоречивы. Гончарова считали «повредившимся в уме» — то ли из-за падения с лошади, то ли из-за дурной наследственности со стороны матери. Но слишком много испытаний выпало на его долю. В юности мать не дала ему сделать военной карьеры, о которой он грезил, теперь, в его зрелые годы, по воле отца оборвалась так прекрасно начавшаяся карьера преуспевающего промышленника.

Надо полагать, что Николай Афанасьевич мог бы достичь больших успехов на любом поприще, но разрыв с отцом послужил причиной к тому, что он запил. Жизнь надломилась.

Детство Наташи

Наталья Николаевна Гончарова родилась 27 августа 1812 года — на следующий день после Бородинского сражения. Семейство ее, спасаясь от французов, уже оставило Полотняный Завод и переселилось к близким родственникам Натальи Ивановны в богатое родовое поместье Загряжских Карианы, в «одно из лучших дворянских гнезд на Тамбовщине». Здесь и родился «младенец женского пола», окрещенный в местной Знаменской церкви с именем Наталья.

После победоносного окончания Отечественной войны семья вернулась в Полотняный Завод. Однако болезнь Николая Афанасьевича вынудила семейство переехать в Москву, в собственный дом на Никитской. Родители не взяли с собой маленькую Наташу, потому что старик Гончаров сильно привязался к внучке и настоятельно требовал оставить девочку на его попечение. Наталья Ивановна скрепя сердце согласилась на это, чтобы хоть как-то приспособиться к создавшейся ситуации. Молодая тридцатилетняя женщина вынуждена была принять на себя заботы о больном муже и малолетних детях.

Дед души не чаял в маленькой внучке. Наташа росла подобно сказочной принцессе в волшебном царстве. Зная отношение деда к ребенку, все прихлебатели и приживальщики Полотняного Завода старались угадать ее малейшее желание. Самые дорогие и затейливые игрушки выписывались на смену тем, что не успели еще надоесть, от нарядов ломились сундуки, на каждом шагу предлагались разнообразные и изысканные лакомства, так что совершенно пропадал аппетит. Любимым развлечением в имении стало придумывать новые забавы для общей любимицы.

В одно мгновение все переменилось. На шестом году Наташу вернули в родное гнездо. Событие, связанное с переменой участи, навсегда врезалось в ее память… Стояла зима. Девочку, укутанную в дорогую соболью шубку, на руках вынесли из возка и доставили прямо в гостиную. Братья и сестры с любопытством разглядывали ее. Мать сдержанно поцеловала девочку и, с неудовольствием оглядывая дорогой наряд, сказала: «Это преступление — приучать ребенка к такой неслыханной роскоши!» Нянюшкам было строго приказано: ребенка от всего привитого в дедовом доме без сожаления отучить. Не прошло и двух дней, как дорогая шуба, предмет общего восхищения детей, была изрезана на муфточки и палантинки для трех сестер.

Между тем дедушкино обожание ничуть не отразилось на тихом и кротком характере ребенка. Внезапная перемена отношения к ней со стороны взрослых не озлобила девочку. Она безропотно подчинилась суровому режиму, заведенному в своем новом доме, и выносила его гораздо легче своих сестер. Обстоятельства последующей жизни ее в родительском доме как будто специально сложились так, чтобы предоставлять — сначала девочке, а потом девушке — постоянные испытания для приобретения терпения, смирения, покорности старшим, любви к ближним. Именно этими качествами несомненно должна была обладать будущая жена гения, но об этом речь впереди…

Дедушка Афанасий Николаевич, видимо, сознавая свою вину перед сыном, старался поддерживать добрые отношения с внуками. Он посылал им небольшие подарки, приглашал иногда к себе. Старшему внуку, Дмитрию, наследнику майората, он особенно благоволил: часто писал к нему и, бывало, присылал

значительные суммы «для профессоров и наук». В письмах Афанасий Николаевич «деньги» всегда пишет с большой буквы — в знак преклонения перед главным своим кумиром.

«1 ноября 1821 года

Любезный друг Митинька!

На письмо твое скажу тебе, что я требуемые тобой книги „Сочинения Державина и Хераскова“ сколько ни старался искать в библиотеке, но не нашел, да и в каталогах за рукой отца твоегоих вовсе нет, а потому, буде они тебе нужны, то приценись в лавках, что то будет стоить, и уведомь меня, я тотчас на покупку оных пришлю тебе Деньги…»

«27 декабря 1824 года

Любезный друг Митинька!

По письму твоему требование твое охотно выполняю, и в число тобой просимых 1500 при сем тысячу рублей посылаю. Остальные пришлю после Нового Года, но только с тем условием: оных Денег не употребляй ни на что, кроме, как сам пишешь, для профессоров и наук».

«…Милой Ташеньке по просьбе ее семян разных цветов посылаю. Рад тому, что она охотница до цветов, так же как и я. Хоть тем веселюсь, что будет кому со временем и за моими цветниками присмотреть» (из письма Дмитрию от 1820 г.).

В Москве Наталья Ивановна старалась обустроить жизнь семьи так, как полагалось богатым помещикам. Но денег на роскошный образ жизни не хватало. Впечатление о достатке создавалось за счет строжайшей экономии внутри дома. Об обновках думать не приходилось. Младшие дети донашивали то, что становилось мало старшим. Не только какое-либо требование детей, но и необдуманная ссылка на привольную жизнь в прошлом ставилась им в вину. Капризы, шумное веселье строго преследовались.

Наталья Ивановна неоднократно жаловалась свекру на проявлявшуюся к ней враждебность со стороны мужа во время его запоев. «Все его расстройство происходит лишь от большого употребления вина, как он сам мне в оном признался, что выпивал до семи стаканов простого вина». После запоев наступали сильнейшие депрессии, которые, надо полагать, и считали за «психическую» болезнь. Бывали времена просветления, когда отношения между супругами становились нормальными, о чем также сообщала Наталья Ивановна в письмах к свекру, рассказывая, что каждый день навещает мужа во флигеле, где он живет отдельно от остального семейства. «Николай Афанасьевич, кажется, стал лучше, заходит в детскую, на Ташины проказы иногда улыбается».

Но случалось, в доме разыгрывались дикие сцены, подобные той, которую Наташа Гончарова запомнила на всю жизнь. Дело было так. Николай Афанасьевич временами выходил из своего флигеля к назначенному часу и обедал за столом вместе с семьей и домочадцами. Поспешно убирались водка и вино, потому что капли алкоголя было достаточно, чтобы вызвать возбуждение. Если же отцу семейства удавалось перехватить рюмку, то трапеза неминуемо заканчивалась бурным инцидентом. По заведенному порядку никто не смел выйти из-за стола, пока их мать не делала условного знака своей салфеткой. Однажды случилось так, что близорукая Наташа не заметила признаков приближающейся бури. Мать уже сделала знак, и все покинули стол, устремившись наверх, в мезонин, за тяжелые железные двери, открыть которые было нелегко. Наташа не успела выйти из столовой. Разъяренный отец вдруг схватил со стола нож и бросился вслед за девочкой… Лестница, ведущая наверх, в мезонин, казалась бесконечной, отец с ножом в руке почти настигал беглянку: достаточно одного неверного шага, и… трудно предположить, чем могло окончиться это происшествие. Сверху из-за чуть приоткрытой железной двери за дикой сценой с ужасом в глазах следили домочадцы, не в состоянии что-либо предпринять. Еще одно усилие — и Наташа оказалась в безопасности; но каково было ребенку видеть отца в припадке безумия и спасаться от того, кого она не могла не любить.