Прекрасная шантажистка
Шрифт:
— Такую мразь и к барьеру-то совестно ставить. Дать бы в морду тебе, гад, — сказал, поднимаясь с пола Болховской, — да руки марать неохота...
— У вас, помнится, имение имеется в Тверской губернии? — перейдя с Самарцевым на «вы», холодно спросил Тевтон.
— Да, Чемышовка в Старицком уезде...
— Вот и отправляйтесь в свою Чемышовку, — поддержал Тауберга Сергей, — коли не желаете, чтобы о ваших деяниях узнал весь свет. И чтобы духу вашего в столицах не было...
Безумную Манасеину свезли в смирительный дом, что у Екатерининской богадельни в Покровской части. И стали готовиться к свадьбе. Ох и хлопотное это дело...
25
—
— А ты не бойся, котенок, — улыбнулась Полина, — поди сюда.
Она притянула Лизу за хрупкие плечи, прижала к себе и уткнулась лицом в душистые кудряшки. Сестры прильнули друг к другу. Полине вдруг подумалось, что все могло быть совсем иначе, не будь у нее сестры, ради которой она осмелилась потребовать денег у Всеволожского. Всего-то два месяца минуло со дня казанского пожара, а как все переменилось... Она стала другой, исчезла бедная родственница и приживалка в чужих домах Поля Сеславина. Стоит же теперь в этой роскошно убранном будуаре без пяти минут княгиня Всеволожская Полина Львовна, гранд-дама и богатая наследница.
Требовательный стук в дверь прервал ее размышления.
— Полина, Лиза, девочки мои, — укоризненным тоном начала Марья Тимофеевна, величавой павой вплывая в будуар Полины. — Не ровен час, опоздаете, что Сержа-то перед гостями конфузить.
Она придирчиво осмотрела Полину от макушки, на коей модный куафер месье Масип два часа колдовал, сооружая свой очередной шедевр, до кончиков прюнелевых туфелек, и осталась довольна.
— Ты прелестна, дитя мое. Лучшего и пожелать нельзя. Да, по поводу желаний, — княгиня чуть растерянно посмотрела вокруг, — Лиза, дружок, спустись вниз, подожди нас в вестибюле. Мне с Полин перемолвиться нужно.
— Ну вот, как что-то интересное, так сразу: «Лиза, выйди», — надула губки Лизавета.
— Не перечь, озорница. Беги, — придав голосу строгость, ответила княгиня.
Степенно и важно, подражая походке Марьи Тимофеевны, Лиза выплыла из комнаты, а потом в коридоре раздался быстрый топоток: нелегко непоседливой отроковице долго пребывать в роли важной дамы.
— Вот проказница, — вздохнула княгиня и, собравшись с духом, обернулась к Поле. — Полин... дорогая... так как матушка твоя, упокой Господь ее душу, не может дать тебе наставления в сей... перед порогом... в начале новой... — Марья Тимофеевна в затруднении остановилась, и лицо ее стало покрываться ярким румянцем, — кто-то же должен тебе объяснить, что мужчины... они...
— Марья Тимофеевна, не тревожьтесь. — Полина с трудом подавила нервный смешок. — Полагаю, что необходимые познания о жизни супружеской, с любезной помощью Сергея Михайловича, я получу. Вряд ли здесь понадобятся иные наставления.
— Вот и славно, а то я извелась вся, — с облегчением промолвила княгиня. — Действительно, как не согласиться с тобой. Серж — деликатный, разумный мальчик, он все сделает как надо. Доверься ему.
— Я ему уже доверилась, — не подумав, сказала Полина и залилась краской почище княгини.
У Марьи Тимофеевны глаза округлились и стали похожи на две большие серебряные монеты, она закашлялась, потом кашель перешел в приглушенный смешок, и
— Ох, довольно, довольно, — замахала ручками княгиня. — В церковь, венчаться, немедля!
А про себя подумала: «И все же какой милый вырос мальчик. Слава, слава тебе Господи».
На венчании князя Всеволожского присутствовал весь московский бомонд. Да и как было не полюбопытствовать, коль столько домыслов и слухов окружало таинственным флером это событие — какие-то отравленные собачки, черные кареты, таинственные разбойники в масках...
Но князя Всеволожского мало занимали досужие разговоры, что велись за его спиной. Долгие дни перед свадьбой истомили его ожиданием. Княгиня Марья Тимофеевна учинила строгий надзор над Полиной, заявив, кроме всего прочего, что в одном доме жениху с невестой пребывать неприлично, и выдворила Сергея на холостяцкую квартиру в Трехсвятском переулке. Посему видел он Полину только в присутствии посторонних, и на долгие беседы времени у них не было, не говоря о чем-либо ином.
Как в дыму прошло само венчание и свадебный обед. Ничего вокруг не видел он с той минуты, когда на пороге церкви возникла хрупкая фигурка Полины, и взглянули на него родные карие глаза. Казалось бы, все идет как надо, но на миг у него от волнения перехватило дыхание и лишь тогда отпустило, когда она хрипловатым от переполнявших чувств голоском сказала: «Да». В это мгновение, стоя у аналоя под взглядом благодушных святых, почувствовал Сергей, как его и ее души сливаются, переплетаются в единое, нераздельное целое.
Когда наступил вечер, новобрачные покинули шумный круг гостей. Полина с помощью горничной сняла пышный наряд, накинула легкий пеньюар. Открылась дверь, и в спальню, вошел Сергей. Полина замерла, не в силах оторвать глаз от любимого лица, статной фигуры, угадывавшейся под мягкими складками шлафрока. Он стремительно пересек комнату, опустился рядом, взял в руки ее похолодевшие пальчики и нежно погладил их.
— В твоих глазах, любовь моя, можно утонуть, — прошептал он. — Не волнуйся, все хорошо.
Полина неожиданно для себя тоненько всхлипнула и уткнулась в его плечо. Сергей обнял ее и стал тихо, как малое дитя, покачивать, успокаивая.
— Все хорошо, родная, все хорошо...
— Сереженька, — вздохнула Полина, — не знаю, простил ли ты мне это глупое письмо. Но сейчас я не капельки не раскаиваюсь, что решилась шантажировать тебя.
— Не тревожься понапрасну, это был самый чудесный шантаж в моей жизни. Хотя, признаюсь в ответ... — Сергей улыбнулся, — письмо я сохранил. Когда-нибудь, когда ты станешь пухленькой старушкой, а я — согбенным старичком, мы расскажем нашим детям о необдуманном решении их матушки заняться неблаговидным делом и героических усилиях их папеньки не поддаться чарам самой прекрасной на белом свете шантажистки.
26
В спальне генерал-аншефа графа Валериана Тимофеевича Лопухина стоял обычный полумрак. Только что закончился очередной консилиум медицинских светил, долго шептавшихся в сторонке на этой своей латыни.
— Состояние ваше весьма тяжкое, хотя и стабильное, — начал доктор Сторль. — Буду с вами откровенным, ваше сиятельство: Господь может призвать вас в любую минуту. Посему следует позаботиться и привести свои дела в порядок.
— Понял, — коротко сказал Валериан Тимофеевич.