Прекрасное далеко

Брэй Либба

Видение сада тает, как клочок тумана.

— Энн!

— Извини, — бормочет она.

— Не отвлекай ее! — бранит подругу Фелисити и крепче сжимает мою руку. — Ты просто помни, Джемма, что все наше будущее зависит от тебя.

«Да уж, спасибо за напоминание. Очень успокаивает».

— Мне нужна абсолютная тишина, если вы не против!

Они послушно склоняют головы и закрывают рты, и это уже похоже на магию.

«Давай, Джемма! Ты не должна думать, что не сможешь. Вообрази дверь. Она появится. Заставь ее появиться. Пусть она возникнет».

Но дверь не возникает.

Я ничего не вижу, ничего не чувствую. Нарастает панический страх, рождая в душе знакомые вопросы: а что, если мой дар был лишь временным? Что, если я утратила его навсегда? Что, если все ошибались и я ничего особенного собой не представляю?

Я открываю глаза, стараясь выровнять дыхание.

— Мне нужна минутка.

— Не надо было так долго ждать, прежде чем снова попытаться, — ворчит Фелисити. — Надо было сразу туда отправиться, в январе. Чего мы ждали?

— Я была не готова, — отвечаю я.

— Ты ждала, что он вернется, — возражает Фелисити. — А он не вернулся.

— Я не ждала Картика, — огрызаюсь я, хотя ее слова пронзают меня насквозь.

Конечно, отчасти Фелисити права. Но только отчасти. В памяти всплывает образ мисс Мур. Я вижу ее решительно сжатые губы, карманные часы в ее руке, как она выглядела, когда была нашей любимой учительницей, до того, как мы узнали, что она и есть Цирцея. До того, как я убила ее…

— Я… я просто не была готова. Вот и все.

Фелисити окидывает меня холодным взглядом.

— Тебе не о чем сожалеть. Она заслужила смерть.

— Давай еще раз попробуем, — говорит Энн.

Она протягивает нам руки, и я вижу на ее запястьях багровые рубцы нанесенных вечером порезов.

— Хорошо. Третий раз — волшебный, — шучу я, хотя уж чего-чего, а беззаботности во мне нет ни на пенс.

Я закрываю глаза и дышу медленно, ровно, снова стараясь очистить ум от всего, кроме сфер и дороги в них. В животе у меня теплеет. Это похоже на то, как будто у меня внутри разгорается огонь, который не обжигает. «Ну же, давай, давай…» На мгновение вспыхивает знакомый жар тлеющих во мне желаний. Я вижу слегка покачивающиеся оливковые деревья в саду сфер. Чудесную певучую реку. И… и я вижу дверь света. Ха! О, да! Как мне этого не хватало! Теперь мне нужно только удержать ее…

Но образ меркнет, и я вижу призрачное лицо Цирцеи под поверхностью холодной воды колодца. Ее глаза внезапно открываются.

— Джемма…

Я отшатываюсь, и сила уходит. Сферы уплывают, словно их уносит отливом, а я могу лишь беспомощно наблюдать за этим. Неважно, как сильно я стараюсь вернуться туда. Я не могу.

Энн сдается первой. Она привыкла к разочарованиям и легче признает поражение.

— Я иду спать.

— Простите… — шепчу я. — Я не знаю, что случилось.

Тяжесть горя моих подруг невыносима. Фелисити качает головой:

— Не понимаю, как такое может быть? Ты привязала магию к себе. Мы должны без труда входить в сферы!

Мы должны, но мы не в состоянии. Я не в состоянии. И с каждой новой неудачной попыткой уверенность слабеет. Что, если мне никогда не вернуться туда? И еще долго после того, как подруги улеглись в постели, я сижу на кровати,

прижав колени к груди, плотно закрыв глаза. Я умоляю дверь света появиться, повторяя одно и то же слово: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…» Я молю до тех пор, пока голос не хрипнет от слез и отчаяния, пока на меня не падает первый безжалостный луч рассвета, пока я не говорю себе то, что до сих пор не могла заставить себя сказать: я потеряла магическую силу, а без нее я — ничто.

Глава 5

Санаторий Олдхэм находится в часе езды на поезде от Лондона и представляет собой большое белое строение, окруженное чудесной просторной лужайкой. На ней стоят несколько кресел, чтобы обитатели санатория могли, когда им захочется, посидеть на солнышке.

Мы с Томом, как и собирались, приехали навестить отца. Мне совсем не хотелось видеть его в таком вот месте. Я предпочитаю представлять его в кабинете, рядом с ярким огнем камина, с трубкой в руке и хитринкой в глазах, готовым в любой момент рассказать очередную фантастическую историю. Но полагаю, даже санаторий Олдхэм — куда лучше, нежели тот опиумный притон, где я нашла отца в Лондоне… он был настолько одурманен, что даже обручальное кольцо обменял на дозу отравы.

Нет, об этом я думать не стану. Не сегодня.

— Помни, Джемма, ты должна держаться легко и бодро, — советует мне Том, мой старший, но, увы, не слишком мудрый брат.

Мы минуем аккуратно подстриженную живую изгородь, из которой не торчит ни единой лишней веточки, и шагаем по огромному пространству лужайки, не оскверненной ни единым сорняком.

Я бодро улыбаюсь проходящей мимо сиделке.

— Думаю, я и без твоих добрых советов не забуду, как себя вести, Томас, — цежу я сквозь стиснутые зубы.

— Сильно сомневаюсь.

Если честно, какая вообще польза от братьев? Они только и могут, что надоедать и раздражать.

— Знаешь, Томас, тебе следует быть более аккуратным за завтраком. У тебя на рубашке пятно от яйца, преогромнейшее!

Том в панике проводит ладонью по груди.

— Где? Я не вижу!

— Вот… — Я стучу пальцем по его виску. — Вот здесь!

— Что?!

— Апрельский дурак!

Томас кривит губы в усмешке.

— Но апрель еще не наступил!

— Да, — соглашаюсь я, прибавляя шагу. — Но ты все равно дурак.

Сиделка в накрахмаленном белом переднике показывает нам небольшую площадку для отдыха рядом с застекленной верандой. Какой-то мужчина сидит, развалясь, в плетеном тростниковом кресле; его ноги накрыты шотландским пледом. Я не сразу узнаю отца. Он так похудел…

Том негромко откашливается.

— Привет, отец! Ты неплохо выглядишь.

— Да, мне уже лучше. Джемма, малышка, ты, мне кажется, становишься красивее с каждым днем.

Он бросает на меня лишь мимолетный взгляд. Мы не можем смотреть друг на друга. По-настоящему — не можем. С тех самых пор, как я выволокла его из опиумного притона. Теперь, глядя на отца, я вижу наркомана. А он, когда видит меня, вспоминает то, что предпочел бы забыть. Мне хочется снова стать восторженной маленькой девочкой, сидящей рядом с ним…