Прекрасное лето
Шрифт:
У Джинни екнуло сердце. С минуту она шла молча, чувствуя на себе взгляд Амелии, потом спросила:
– Ты позировала Гвидо?
Амелия взяла ее под руку и промолвила:
– Я пошутила.
Потом, помолчав, сказала:
– Разве не лучше нам гулять вдвоем, как женщина с женщиной, чем портить себе кровь, путаясь с хамами, которые ничего не понимают в девушках и ухлестывают за первой попавшейся?
– Но ты ведь крутишь с Родригесом, – сказала Джиния. Амелия пожала плечами и фыркнула. Потом проговорила:
– Скажи
– Не знаю, – сказала Джиния.
Амелия задержала ее и взяла за подбородок.
– Посмотри мне в лицо, – сказала она.
Джиния не стала сопротивляться, потому что речь шла о Гвидо. Они остановились в тени подъезда, и Амелия быстро поцеловала ее в губы.
XI
Они пошли дальше, и испуганная Джиния натянуто улыбалась под взглядом Амелии.
– Сотри помаду, – сказала Амелия спокойным голосом.
Джиния, не останавливаясь, достала зеркальце и смотрелась в него не отрываясь, пока они не дошли до следующего фонаря – все разглядывала глаза и поправляла волосы.
– Ты, наверное, думаешь, что я выпила? – сказала Амелия, когда они миновали фонарь.
Джиния спрятала зеркальце и, не отвечая, пошла дальше. Стук их каблуков по тротуару отдавался в ушах. На углу Амелия хотела было остановиться, но Джиния сказала:
– Нам сюда.
Они завернули за угол, и, когда подошли к подъезду, Амелия сказала:
– Ну, пока.
– Пока, – сказала Джиния и пошла дальше одна.
На следующий день, когда она вошла в студию, Гвидо зажег свет, потому что на улице стоял туман и, заволакивая огромные стекла, казалось, окутывал и их самих.
– Почему ты не разожжешь керосинку? – спросила Джиния.
– Керосинка горит, – сказал Гвидо, который на этот раз был в куртке. – Не бойся, зимой будем топить камин.
Джиния, обойдя комнату, приподняла прибитый к стене кусок материи и увидела маленький камин, заполненный стопками книг и всяким хламом.
– Как хорошо. И тот, кто позирует, встает сюда?
– Если позирует голым, – сказал Гвидо.
Потом он вытащил из-под кровати чемодан, в котором оказалась его штатская одежда.
– У тебя были натурщицы? – спросила Джиния. – Покажи мне папки с рисунками.
Гвидо взял ее за руку повыше локтя.
– Я вижу, ты много чего знаешь про художников. Скажи-ка, ты знакома с кем-нибудь из нашей братии?
Джиния шутливо приложила палец к губам и попыталась вырваться.
– Лучше покажи мне папки. Вы с Амелией говорили, что сюда приходило много девушек.
– Попятное дело, – сказал Гвидо, – такая у меня профессия. – Потом, чтобы она не вырывалась, поцеловал ее. – Так кого же ты знаешь?
– Да никого, – сказала Джиния, обнимая его. – Я хотела бы знать одного тебя и чтобы никто больше сюда не приходил.
– Мы соскучились
В этот вечер Джиния хотела подмести пол, но половой щетки не нашлось, и она решила хотя бы перестелить постель за портьерой, грязную, точно звериное логово.
– Ты будешь спать здесь? – спросила она.
Гвидо сказал, что любит ночью смотреть на звезды и будет спать на тахте.
– Тогда я не стану перестилать постель, – сказала Джиния. На следующий день она пришла со свертком в сумочке. Это был галстук для Гвидо. Гвидо, шутя примерил его на свою серо-зеленую гимнастерку.
– Когда ты будешь в штатском, он тебе пойдет, – сказала Джиния.
Потом они ушли за портьеру и сплелись в объятиях на неубранной постели, натянув на себя одеяло, потому что было холодно. Гвидо сказал, что это ему полагается делать ей подарки, и Джиния, состроив гримаску, попросила у него половую щетку для студии.
Эти дни, когда они виделись вот так, урывками, были самые лучшие, только у них никогда не было времени спокойно, не торопясь поговорить, потому что с минуты па минуту мог прийти Родригес, а Джиния не хотела, чтобы он застал ее неодетой. Но в один из последних дней Гвидо сказал, что чувствует себя перед ней в долгу, и они договорились пойти куда-нибудь после ужина.
– Пойдем в кино, – сказал Гвидо.
– Зачем? Лучше погуляем, так хорошо побродить вдвоем.
– Да ведь холодно, – сказал Гвидо.
– Можно пойти в кафе или в танцзал.
– Я не люблю танцевать, – сказал Гвидо.
Вечером они встретились, и Джинии было как-то странно, что она идет по улице с сержантом, но она говорила себе, что это Гвидо и что он все тот же. Сперва Гвидо держал ее за руку, как девочку, но ему то и дело приходилось отдавать честь офицерам, и Джиния перешла на другую сторону и сама уцепилась за его руку. Так они шли, и Джинии даже улица казалась другой.
«Что, если бы мы встретили Амелию?» – думала она и рассказывала Гвидо про синьору Биче, стараясь удержаться от смеха. Гвидо шутил и приговаривал:
– Через три дня я перестану отдавать честь этим образинам. Посмотри только, что за рожи – так и просят кирпича.
– Амелия тоже любит потешаться над прохожими, – сказала Джиния. – Остановится и смеется им в лицо.
– Амелия иногда перебарщивает. Ты давно ее знаешь?
– Мы соседки, – сказала Джиния. – А ты?
Тогда Гвидо рассказал ей про тот год, когда он снял студию и к нему приходили его друзья студенты, один из которых потом стал монахом. Амелия тогда еще не была натурщицей, но любила повеселиться, и они приходили и днем и вечером, и смеялись, и пили, а он тем временем пытался работать. Как именно он познакомился с Амелией, Гвидо не помнил. Потом один из его друзей ушел в армию, другой сдал экзамены, третий женился, и веселое время кончилось.