Прекрасное видение

Дробина Анастасия

– Куда в такую рань? – весело удивился он. – Я тебя до инспекции подброшу.

Я не ответила. Петька подошел сзади, обнял меня, уткнулся лицом в волосы.

– Уйди. Прическу испортишь.

– Сегодня вечером поедем к тебе? – Петька не обратил внимания на мой тон, привычно вытащил из прически все шпильки, и мои волосы снова рассыпались по плечам. – Соберешь шмотки, и я тебя перевезу. У меня, конечно, свинство тут везде… Ну некогда хозяйством заниматься – в час приходишь, в семь уходишь, не до того, сама понимаешь… Господи, хоть пожрать вечером по-людски!.. Господи, борща!.. Котлет немагазинных!

– Понимаю. –

Я решительно отстранила его. – Осадчий, вот что… Я к тебе не поеду.

– Ну конечно, – ухмыльнулся он. – Не ты поедешь, а тебя повезут.

– Я серьезно. Не нужно, Петька. Ни к чему нам это.

– То есть… как это ни к чему? – Голос у Осадчего изменился. Он вместе со стулом развернул меня к себе, и я увидела, как темнеют его светло-серые глаза. – Ты о чем, Нинон? Ночью что-то не так было?

– Только одно на уме! – не сдержавшись, вспылила я. Перевела дух, заговорила медленно, стараясь подбирать слова подоходчивее: – Петька, я тут подумала – и решила. Нечего все сначала тянуть. Два года все-таки. Я уже успокоилась, привыкла без тебя…

– А я не привык! – завопил он. – Сдурела ты, что ли? Что случилось?

– Осадчий, не хочу я все снова. – Голос предательски дрогнул, я отвернулась. – Хватит с меня. И баб твоих, и вранья. Я нормально жить хочу.

– Какого вранья?.. – растерянно переспросил Петька. – Ты что, Нинка? Что ты?

– Всякого. Глупо, конечно, получилось… вчера. Ну я тоже не железная. Ты мальчик большой, понимать должен. Было – и было. Больше не будет. Все, извини, мне пора.

Петька молча, изумленно хлопал глазами. Взгляд его скользнул мимо меня и остановился на розовых трусиках, расстеленных на стуле. На секунду физиономия Осадчего приобрела озабоченное выражение. Затем Петька подпрыгнул, гикнул по-разбойничьи, сел на пол и захохотал:

– Мать честная! А я думаю – чего она взбесилась! Ну так это не мои трусы!

– Еще не хватало… – успела вставить я, но Петька даже не заметил насмешки и продолжал возбужденно орать:

– Это Бес! Яшка! Да чтоб мне до аванса не дожить, падлой буду, – Яшка! Он у меня по выходным ключи берет, чтоб со своей Маринкой покувыркаться! Мне что – жалко, если хата свободная? Ну не веришь – ну, позвони ты ему сама! Хоть сейчас звони! Вот! – передо мной на стол шмякнулся телефон.

– Ага, сейчас… Знаю я вашу круговую поруку. – Я отстранила телефон и поднялась. – Вот что, Петька, – хватит. Не в трусах этих дело. Я бы и без них ушла. Пойми… Не для того я два года от тебя отвыкала. Ничего у нас не получится. Кончилось. Все.

Петька перестал улыбаться. Секунду напряженно смотрел мне в лицо. Затем встал и повернулся к стене. Глухо сказал:

– Ладно… Вали куда хочешь.

Я встала. В прихожей, не попадая в рукава, натянула дубленку, взяла сумку и вышла из квартиры.

В инспекцию я явилась раньше всех – не было даже Шизофины. Первым делом закурила, привела в порядок лицо, черное от потеков туши, – слезы все-таки нашли дырочку, и в метро я от души наревелась, уткнувшись в железный гладкий поручень. Поправив макияж, я поставила кипятиться воду в банке из-под перца: хотелось кофе. Села за стол, вытащила книгу Ванды «Иконопись московских монастырей». Лениво перелистала страницы.

Смешно, но Петька даже не спросил у меня, о чем, собственно, я разговаривала с Барсадзе. Вероятно, и к лучшему. Тем более что разговор этот ничего не дал –

кроме твердой уверенности в том, что Барс к исчезновению Ванды непричастен. Но что же в таком случае остается? Столетняя прабабка, живущая черт знает где, в забытой богом Калужской области? Конечно, съездить стоит, но, скорее всего, Ванды там не окажется. Только зря напугаем старушку, а с учетом ее возраста исследование и вовсе может плохо кончиться. Как там говорил Осадчий: «Много ли бабке надо? Трах – и с копыт». Осадчий… Я торопливо встала, налила себе кофе и уткнулась в книгу. Не реветь. Ни в коем случае. Впереди еще целый рабочий день.

Хлопнула дверь, влетела Катька.

– Батюшки – сидит! – изумилась она. – Ты что здесь делаешь в такую рань? А я-то бегу, думаю, что Шизофине врать, если ты вообще не явишься…

– С чего бы это? – удивилась я.

– Ну как же! – сощуренные глаза Катьки смеялись. – Нам разведка доложила точно! Знаем, слышали! НУ, КАК?

Я обалдело захлопала ресницами. С минуту Катька наслаждалась моим видом. Затем снизошла до объяснения:

– Бабку твою с утра встретила, когда из дома выходила! В булочную за хлебом плывет, дымит, как паровоз, и довольная – сил нет! Я ей: «Здрасьте, Софья Павловна, Нинка скоро выходит?» А она мне говорит: «Девочка не дома. Она устраивает свою личную жизнь». Я так в сугроб и села! Ты что – нового мужика наковыряла? Где? Когда? И молчала, партизанка несчастная, а еще подруга называется! Давай, колись – кто у тебя там завелся? При деньгах хоть? Где работает? Машина есть?

– Какой новый, господи… У Осадчего была.

Катька охнула, швырнула пальто в один угол, сумку в другой, плюхнулась на стул и потребовала подробностей. Но к отчету о прошедшем утре я была еще не готова и поэтому отвлекла Катьку рассказом о вчерашней встрече с Барсом. После десяти минут оханья, всплескивания руками и упреков – почему не предупредила, почему не взяла с собой, мог и по кумполу дать, бандит такой, совсем мозгов у бабы нет, правильно Осадчий орал!.. – Катька неожиданно спросила:

– А про какую это церковь он говорил?

– Не знаю. Не сказал. Она ему не объясняла ничего.

– Ох, бедный мальчик… – неожиданно пожалела Катька сорокапятилетнего Барсадзе. – И им вертела как хотела. Да что ему стоило шлепнуть этого Тони втихую и в Москву-реку спустить, а?! Не скоро бы отыскали. А Вандке бы сказал, что, мол, дружки пацана зарезали. Сам говорил, что он с какими-то уголовниками снюхался. И всего-то делов. И чего мужики так дуреют, когда влюбляются?..

Катькина кровожадность повергла меня в ужас. Но от комментариев я воздержалась, поскольку сама вчера думала примерно о том же. Я вспомнила охрипший голос Барса, тяжелый взгляд, с которым он упоминал о Моралесе. Несомненно, ему приходили в голову рассуждения, близкие к Катькиным. Почему он не сделал их реальностью?

– …так, значит, болталась по церквям, – закончила Катька развивать свою мысль, и я, спохватившись, сделала вид, что внимательно слушаю. – А куда? А по каким? И что нам теперь делать – по всей Москве, хвост задравши, бегать и в каждый собор заглядывать? Ну не знаю я, Нинка, что делать, не знаю, и все! Вторая неделя уже пошла – не шутка. Звони Осадчему – пусть в розыск объявляет! Ах да, я забыла… – она деликатно поджала губы. – Сама позвоню. Кстати, что там за розовые трусы были? Говоришь, Яшкиной мартышки рыжей?