Прекрасны ли зори?..
Шрифт:
— А наша с тобой дружба чем дорога? — Рахиля обернулась, испытующе посмотрела на меня.
Я пожал плечами.
— Ты меня решила экзаменовать?
— А всё-таки? — настаивала Рахиля.
— Ты мне нравишься, — выпалил я и отвернулся, чтобы она не заметила, как я покраснел.
— Чем?
— Какая ты дотошная! Откуда я знаю! — озлился я. — Нравишься, и всё! Ты красивая, вот…
— Я так и думала, — вздохнула Рахиля и снова положила подбородок на сложенные ладошки, задумчиво уставясь вдаль. — Всего только это и влечёт тебя ко мне. Я это поняла, заметив, как ты на меня смотрел, когда я из реки вышла.
— Правда, — согласился я, гадая, куда она клонит. В сердце постепенно вползала тревога.
— Я хочу с тобой быть откровенной, — тихо сказала Рахиля.
— До сих пор ты со мной была не откровенной? — спросил я, в упор взглянув на неё.
— Не совсем, — сказала Рахиля, еле приметно улыбнувшись. Она постукивала ногой о ногу, с босых ступнёй сыпался песок на её загорелые бёдра. — Ты, наверно, собираешься со мной дружить, как Сафиулла с Хафизой дружат… Как тебе объяснить, даже не знаю. — Рахиля резко поднялась и села. Одним движением сгладила узоры на песке, принялась чертить другие. — Для Хафизы всё самое прекрасное в мире сошлось в Сафиулле. Ей ничего больше не надо — был бы он рядом. Пройдёт несколько лет, и они поженятся. Потом хозяйством обзаведутся. Потом детей нарожают. И будут счастливы. Будут жить, жить, жить так до старости. А я… Я не могу только так! Мне этого мало! Боюсь, что это свяжет меня по рукам и ногам! А мне совсем свободной быть хочется! Мне крылья обрести хочется!..
— Ты… ты что болтаешь? — растерянно проговорил я, впервые видя её такой взволнованной.
— Я боюсь этого! Боюсь! — твердила Рахиля, и на её глазах заблестели слёзы.
— Кого ты боишься? Не меня ли?
— Нет, Гильфан-абый, — улыбнулась Рахиля. — Тебя я не боюсь. Ты славный друг, — она потянулась ко мне и взлохматила рукой мои волосы. — Ты ни сам не обидишь, ни другому не дашь в обиду. И на моё счастье не посягнёшь. А я знаешь как боюсь быть несчастливой…
— Никто не собирается отнимать твоего счастья, — проворчал я.
— Жизни, которую Хафиза почитает за счастье, для меня мало.
— По-твоему, Хафиза несчастна? — резко спросил я.
— Смотря кто как понимает счастье! Они считают себя счастливыми, ну и пусть считают. А когда поженятся, их счастье польётся через край… — Рахиля села, дотянулась до цветка, алеющего среди редкой травы, пробивающейся сквозь песок, сорвала и стала нюхать. — Я буду счастлива, если обрету крылья и смогу взлететь к небу. Выше птиц! Выше облаков!.. Да, да, не ухмыляйся! Я хочу стать лётчицей! — Рахиля зарделась, будто цветок, который держала, но при последних словах горделиво выпрямилась и, казалось, от этого стала ещё привлекательней.
Прежде Рахиля часто бывала у нас. Прибегала показать интересную книгу, которую случайно купила в магазине, или сказать, что идёт в театре. Вечерами у нас всегда было многолюдно и весело. Мы танцевали и пели. Мама часто играла на кубызе. А потом все вместе принимались делать пельмени или перемечи. Рахиля повязывала фартук и чувствовала себя как дома. Мама и мои младшие братья привыкли к ней. А Анвар и Абдулла просто тосковали, если Рахиля два-три дня кряду не приходила. Она обычно играла с ребятишками в лото,
Когда Рахиля стала бывать у нас редко, больше всех мне докучали вопросами Анвар и Абдулла. Едва возвратясь с работы, вхожу в дом, они тут же пристают:
«А где Рахиля? Почему она к нам не приходит?»
Однажды после работы пришёл домой, зашёл в сени, раздеваюсь. Из приотворённой двери голоса доносятся.
— Между вами чёрная кошка пробежала, что ли? — спрашивает мама. — Гильфан всё время ходит задумчивый, сам не свой…
— Наверно, устаёт на работе, — уклончиво отвечает Рахиля.
— А что же редко у нас бываешь?
— Заниматься много приходится. К тому же в неделю два раза в аэроклуб хожу.
— Мы привыкли к тебе. Приходила б почаще… — говорит мама и тихонечко вздыхает.
Я зашаркал сапогами, кашлянул погромче. Они притихли.
Отворив дверь, поздоровался с гостьей. Они, оказывается, затеяли пельмени стряпать. Рахиля в белом передничке. Ловко перебирают её пальцы тесто.
Я умылся. Рахиля подала мне полотенце. Всматривается в глаза мои, старается определить, нет ли в них обиды на неё. Я улыбаюсь, стараюсь казаться весёлым. Напяливаю на себя фартук Хафизы, иду помогать делать пельмени.
— Ну, хватит, — наконец говорит мать. — Сполосните руки, сейчас ужин будет готов.
Я беру газету, вытягиваюсь на кушетке. Рахиля всё ещё хлопочет возле матери. Они о чём-то переговариваются, смеются.
Мама вышла во двор покормить кур. Ко мне подошла Рахиля и села на край кушетки. Я делаю вид, что углублён в чтение. Она отбирает у меня газету и с улыбкой говорит:
— А я сегодня в девятый раз прыгнула с парашютом. Совсем близко от круга спустилась! Меня инструктор похвалил…
— А мне похвастаться нечем, — говорю я грустно. — Каждый день одно и то же — закручиваю гайки да шурупы. Надоело!
— Давно замечаю, не нравится тебе твоя работа. Ты прислушайся к своему сердцу, спроси у него, чего оно хочет. Так и поступай. Иначе не будет покоя. Ведь сердце не обманешь.
От её улыбки сразу же теплеет на сердце, светло становится вокруг.
— Спасибо за добрый совет, — говорю я смеясь. — Ты заработала мороженое!
Рахиля весело хохочет. Даром что уже взрослая, а мороженое любит, как и раньше.
— Скоро сабантуи начнутся, тогда и угостишь, — говорит она.
Скрипнула наружная дверь, сени тотчас наполнились топотом нескольких пар ног, громким говором. Звонче всех раздавался голос Эмине. Она никак не могла унять смех. Из обрывков разговора я понял, что они смотрели какую-то смешную кинокартину.
Пришла мама, пригласила всех к столу.
…Наступила пора сабантуев.
К нам наехало много гостей. Из Голубовки нежданно-негаданно прибыл Калимулла. Из Ямаширмы приехала Гайша-апа, младшая сестра моей матери. Последними прибыли из Апакая Нагыйма-апа и Галимджан. Словом, собрались одни родственники. Я думал, Рахиля застесняется, будет чувствовать себя чужой среди нас. Но она оказалась общительной. За праздничным столом посадила рядом с собой Эмине и угощает её, ещё велит и младшим братцам отнести.