Прекрасные и обреченные. Трилогия
Шрифт:
– Откуда вы? – поинтересовался Энтони. Ответ он знал, но при виде ее красоты все мысли из головы испарились.
– Из Канзас-Сити, штат Миссури.
– Ее оттуда выставили сразу же после введения запрета на продажу сигарет.
– Так там запретили сигареты? Чувствую руку дедушки-праведника.
– Ведь он реформатор или что-то в этом роде?
– Мне приходится за него краснеть.
– Мне тоже, – призналась Глория. – Ненавижу реформаторов, особенно тех, что стремятся переделать меня.
– И много таких?
– Полно.
Энтони поспешил согласиться, но ему сделалось любопытно, кто дерзнул разговаривать в подобном тоне с такой личностью, как Глория.
– А еще есть реформаторы более утонченные, – продолжала Глория. – Те, что передают жуткие истории, которые якобы о вас слышали, и не преминут упомянуть, как яростно вас защищали от злобных нападок.
Энтони наконец рассмотрел, что глаза у девушки серые, очень спокойные и невозмутимые, и когда их взгляд останавливался на его персоне, понимал, что хотел сказать Мори, утверждая, что Глория одновременно юна и стара как мир. Она всегда говорила только о себе, как прелестное дитя, и ее замечания по поводу собственных пристрастий были неожиданными и полными искренности.
– Должен признаться, – начал серьезно Энтони, – что даже я кое-что о вас слышал.
Мгновенно насторожившись, Глория выпрямилась. Глаза нежного серого оттенка незыблемой гранитной скалы встретились с его взглядом.
– Расскажите, и я поверю. Всегда верю тому, что обо мне говорят. А вы?
– Всенепременно! – дружно откликнулись оба юноши.
– Тогда рассказывайте.
– Право, не знаю, стоит ли?.. – поддразнил девушку Энтони, не в силах сдержать улыбку. Ее интерес был совершенно очевидным, а поглощенность собственной персоной выглядела почти смешной.
– Он имеет в виду твое прозвище, – вмешался кузен Глории.
– Какое прозвище? – поинтересовался Энтони с вежливым недоумением.
– Глория-Странница! – В голосе девушки звучал смех, такой же неуловимый, как переменчивые тени от пламени камина и лампы, играющие на ее волосах. – О Господи!
Энтони был по-прежнему озадачен:
– И что это означает?
– Означает меня. Именно эта кличка прилипла ко мне с легкой руки каких-то глупых мальчишек.
– Неужели не понимаешь, Энтони, – пустился в объяснения Дик, – что имеешь дело со всенародно известной путешественницей и все такое прочее? Ведь ты это о ней слышал? Глорию называют так много лет, с той поры, как ей исполнилось семнадцать.
Глаза Энтони сделались насмешливо-печальными.
– Что за Мафусаила в женском обличье ты ко мне привел, Кэрамел?
Даже если замечание обидело девушку, она пропустила слова Энтони мимо ушей, возвращаясь к главной теме:
– Так что вы обо мне слышали?
– Кое-что о вашей внешности.
– Вот как? – разочарованно бросила Глория. – И только-то?
– О вашем загаре.
– Моем
– Помните Мори Ноубла? Вы с ним встретились около месяца назад и произвели неизгладимое впечатление.
Глория на секунду задумалась:
– Помню. Но он так мне и не позвонил.
– Уверен, бедняга просто не отважился.
За окном стояла непроглядная тьма, и Энтони удивился, что его жилище когда-то представлялось серым и унылым. Такими теплыми и полными дружелюбия выглядели книги и картины на стенах, и старина Баундс подавал чай, почтительно держась в тени, а трое приятных людей оживленно обменивались шутками у весело горящего камина.
Неудовлетворенность
В четверг днем Глория и Энтони пили чай в бифштексном зале ресторана «Плаза». Отороченный мехом костюм Глории был серого цвета. «В серой одежде нужно непременно сильно краситься», – пояснила она. Голову девушки украшала маленькая щегольская шляпка без полей, позволяя золотистым локонам весело струиться во всем их великолепии. При верхнем освещении лицо Глории выглядело гораздо нежнее, и вся она казалась Энтони такой юной – на вид не дашь и восемнадцати лет. Ее бедра, затянутые в узкий облегающий футляр с перехватом у щиколоток, который в ту пору назывался юбкой, смотрелись изумительно округлыми и изящными. Руки Глории, не «артистичные» и не короткопалые, были просто маленькими, как и положено у ребенка.
Когда они вошли в зал, оркестр заиграл первые заунывные аккорды матчиша, мелодия которого, наполненная звоном кастаньет и томными переливами скрипок, как нельзя лучше подходила для зимнего ресторана, заполненного радостно-оживленной по случаю приближающихся каникул толпой студентов. Внимательно осмотрев свободные места, Глория, к немалому раздражению Энтони, торжественно повела его кружным путем к столику на двоих, расположенному в дальнем конце зала. Здесь ее снова охватили сомнения: где лучше сесть, справа или слева? По прекрасным глазам и губам девушки было видно, как серьезно она относится к вопросу выбора. И Энтони в который раз удивился наивной непосредственности каждого ее жеста. Ко всему в жизни она относилась так, будто выбирала себе подарки, разложенные во всем неистощимом многообразии на бескрайнем прилавке.
Некоторое время Глория рассеянно следила за танцующими и делала негромкие замечания, когда пара приближалась к их столику.
– Вот миленькая девушка в синем платье…
И Энтони послушно поворачивал голову в указанном направлении.
– Да нет же! Прямо у вас за спиной! Вон там!
– Действительно, – беспомощно соглашался Энтони.
– Но вы же ее не видели.
– Я предпочитаю смотреть на вас.
– Знаю. Но она правда прелестна, если не брать в расчет толстые лодыжки.