Прекрасные впечатления
Шрифт:
Сквозь открытую дверь комнаты при слабом коридорном свете он увидел лицо Славика. Тот улыбался, показывая редкие белые зубы. Дверь открылась шире, и Славик вошел в номер. За ним боком протиснулся Коля и, оглянувшись в коридор, сказал негромко:
— Входи, Леха, здесь он.
И в комнату вошел еще один парень — высокий, с прямыми жесткими волосами, слегка сутулый. Вошел он как-то неуверенно, будто не хотел идти сюда, но его все-таки заставили. И на Лаврова он посмотрел чуть ли не с извиняющейся улыбкой.
— А ведь и уйти мог, а! — воскликнул Славик, поворачивая ключ в двери. —
— Куда он уйдет, — протянул Коля и посмотрел на Леху, словно ожидая похвалы.
Тот долго молчал, с недоверчивой улыбкой разглядывая хозяина номера, потом подошел к нему совсем близко и, вынув зажигалку, поднес огонек к сигаретке, которая вздрагивала в губах Лаврова. Потом вздохнул, провел устало рукой по лицу и повернулся к своим друзьям.
— Ошиблись вы, Коля. Не он.
— Как — не он?! Я же видел его! Тогда еще!
— Ты видел, а я с ним плавал! Не он. Пошли...
И Леха направился к выходу. Но уже возле двери обернулся:
— Ты извини, друг... Ошиблись ребята маленько... Бывает. Ты по специальности кто?
— Строитель, — быстро ответил Лавров, не зная, как вести себя, как повернутся события.
— Вот видишь, Коля, строитель он. Ты никогда не плавал? — снова повернулся Леха к Лаврову.
— Нет.
— Вот видите, ребятки, не плавал он. И не знает даже, что это такое. Ты ведь не знаешь, что это такое — плавать полгода в море?
— Нет. Не знаю, — послушно ответил Лавров.
— Вот видите, ребята... И Злодея он никакого не знает... Это пес у меня был такой... А Злодей — кличка его. До чего умный... я ему в подметки не годился. Славная была собака, — сказал Леха тихо и уж как-то очень искренне, будто о брате говорил. — Несколько лет мы вместе ходили на БМРТ, пока один тип не выбросил его за борт. Ночью. Но это был не ты, я сразу понял... Ошиблись ребята. Извини...
— Конечно, что вы! — быстро ответил Лавров. А Леха чуть заметно усмехнулся, услышав обращение на «вы».
— Так вот, тот тип на БМРТ... Трус он был, да и человек довольно подловатый... Хотя страшно закаты обожал, на солнце любил смотреть, когда оно в море опускалось, и чтоб ветер волосы ему трепал. Прямо балдел от счастья. Очень он себе нравился, хотя как человек был невысокого пошиба. На берегу, в городе, на материке это не так заметно, а в море — сразу. Люди это видят, понимают, а собаки чуют. Вот и мой Злодей того типа раскусил раньше нас всех... Ну а рыбаки — ребята простые... Едва собака на него залает — смех... Так он не придумал ничего лучше, как собаку утопить. По ночам он иногда звездами любовался, вот и выбрал момент... Подлый тип, верно?
Лавров промолчал.
— Правда ведь подлый тип? — повторил свой вопрос Леха, не спуская глаз с Лаврова.
— Да... конечно...
— Что «конечно»?
— Подлый... тип... — с трудом сказал Лавров.
— Вот и я говорю. И ребята то же самое говорят. До сих пор. И ты, оказывается, с ними согласен... Ведь согласен?
— Конечно.
— Ну ладно, — удовлетворенно вздохнул Леха. — Идемте, ребята, — и он направился к двери. Но опять остановился. — Слушай, строитель, если ты когда-нибудь выйдешь в море, не вздумай выбрасывать собаку за борт. Не
— Д...да... — выдавил из себя Лавров.
— Ну, будь здоров, — сказал Леха и вышел, уже не оглядываясь.
— Всего, строитель, — попрощался Коля.
— Гарун бежал быстрее лани, — процитировал Славик и аккуратно закрыл за собой дверь.
Лавров бросился было следом, чтобы запереть дверь, но остановился, бессильно опустив руки, опустошенно подошел к окну и опять увидел далеко в море одинокие огоньки судов. Он представил себе, как разрезают они сейчас волны Татарского пролива или Японского моря, как смотрят там ребята на огни проплывающего мимо города, и вдруг невольно на какую-то секунду вновь ощутил в своих руках живое, бьющееся тело собаки, ее протяжный, затихающий, удаляющийся визг, внезапно оборванный слабым, невидимым всплеском у высокого борта.
— Помнит, значит, меня Леха, — проговорил он негромко. — Не забыл, значит...
Неприятное, гнетущее чувство в душе все росло, Лавров не мог понять, в чем дело. Он походил по номеру, еще раз умылся под краном, словно на руках у него до сих пор была липкая тина, в которую упал на берегу. Потом спустился в ресторан, посидел несколько минут за столиком и снова поднялся к себе, не дождавшись официанта.
— Противно, — время от времени повторял он. — Противно...
Он уже знал, что в памяти от сегодняшнего вечера останется не розовый свет над морем, не мальчишки, которые так радостно волокли светящихся осьминогов по мокрому песку, и не эти вот слабые огоньки проходящих судов. Запомнится страх там, на пустынном берегу, ощущение тины на пальцах и этот насмешливый, почти забытый взгляд Лехи. Перед собой Лавров не кривил душой и, хотя теперь понимал, что ребята просто припугнули его маленько, наверняка знал — страх запомнится.
А с той путины запомнился собачий визг...
— А еще? Что еще?! — почти исступленно спрашивал себя Лавров, прижавшись лбом к оконному стеклу, охлажденному ночным ветром с моря. Он понимал, что если когда-нибудь ему суждено будет вернуться на материк, то от этих лет, от этих мест в душе останется не чистое, возвышающее волнение, не мерцающий воздух Невельска, не лиловая полоска Японии на горизонте, не горные ручьи Шикотана, заменявшие местным жителям дороги, — останется в душе собачий визг. И от этой мысли такая горечь охватила все его существо, что на свое темное изображение в окне он посмотрел сочувственно и даже с уважением.
В эту ночь ему почему-то снились куры, заколоченные в деревянные ящики, в которых обычно их возят на базар. Куры кудахтали, перебирали когтистыми ногами, хлопали грязными крыльями и сквозь щели в ящиках смотрели на Лаврова круглыми немигающими глазами. И были в этих глазах настороженность и ожидание. Они чего-то ждали от него, он знал даже, чего именно, но, когда проснулся, вспомнить не смог.
Подойдя к окну, Лавров увидел залитое солнцем белесое море, а невдалеке от берега сивучей — их головы торчали из воды черными пнями.