Прекрасный секрет
Шрифт:
– Ты сделал мне больно.
– Я идиот.
Отойдя, она закрыла глаза, чтобы взять себя в руки, а затем, к моему абсолютному ужасу, она взяла свою коробку и направилась в противоположную от меня сторону, прошла мимо ряда рабочих мест за перегородками и вышла из офиса, прежде чем я смог найти нужные слова, чтобы ее остановить.
***
Я принес рабочие папки домой только для видимости. Оставшаяся часть выходных была такой же бесполезной.
Я спал. Ел. Напивался до отупения. Пялился в никуда.
Телефон тревожно молчал. Я был рад, что не было никаких звонков ни от Тони, ни от родственников, ни от Порции.
Поэтому, когда он завибрировал там, куда я его зашвырнул несколько часов назад – на валявшуюся посреди комнаты подушку – прошло время, прежде чем я вытащил себя из транса и ответил.
Я споткнулся и выругался, глядя на экран, но все же ответил.
– Макс.
– Я только что разговаривал с Ребеккой, – сказал он вместо приветствия.
– М-м?
– Мама под впечатлением. Ребекка уже рассказала ей, что думает, Руби может оказаться твоей единственной.
Моя сестра в своем репертуаре.
– Она даже ни черта не знакома с Руби.
– Судя по всему, это не имеет значения.
Поднеся к губам стакан с джином, я сказал:
– Ох, ну уж вы-то оба никогда не выдавали необдуманных решений.
– Похоже, ты пьян.
Вглядываясь в жидкость в стакане, я ответил:
– Все к тому и идет. Еще я жалок.
– Ой, да брось ты. Рассказывай, что случилось.
– Руби порвала со мной.
Несколько секунд Макс молчал.
– Она не сделала это.
– Да, порвала. Наша связь в Нью-Йорке стоила ей работы, в то время как мне всего лишь погрозили пальчиком. И она думает, что теперь не попадет в программу Мэгги.
Он тяжело вздохнул.
– Вот дерьмо.
– А я отправился ужинать с Порцией после ночи нашего первого секса, не зная, что Тони поставил ее перед выбором: я или ее работа.
– И она выбрала тебя, – предположил мой брат.
Я хохотнул, держа у рта стакан.
– Именно.
– Придурок.
– Точно, – допив, я бросил стакан на пол. – Поэтому, разумеется, это была серьезная причина порвать со мной.
– Значит, ты собираешься налакаться до потери пульса и валяться на диване, утопая в жалости к себе?
– Ты же знаешь, как выглядела моя жизнь с Порцией, – начал я. – А с Руби… Я раньше никогда особенно не думал о детях или чтобы найти нечто, что есть у вас с Сарой, но с ней я захотел все это, – я посмотрел в окно на небо и недавно распустившиеся листья, подрагивающие на весеннем ветру. – Я никогда не буду в порядке после этого. Она меня изменила, а я… Я не хочу становиться прежним, – в телефоне повисла тишина, и я поднял свой стакан и снова наполнил его. – Поэтому напиться, чтобы забыть о своей потере – звучит неплохо.
– Или же, – предположил он со смехом, звучащим как «ты мудила», – ты мог бы отправить свою тупую задницу поговорить с Мэгги. Мать твою, Найл. Можно подумать, у тебя нет возможностей. Выясни, что ты можешь сделать, и исправь уже это. Вот что нужно сделать, приятель.
***
Мне потребовалось время, чтобы обдумать – и наконец протрезветь – что я хотел сказать, и сесть на поезд Лондон-Оксфорд. Маргарет Шеффилд была кем-то вроде моего героя, она работала в диссертационной комиссии, когда я ее защищал, и была мне куда большим наставником, нежели
Но я еще никогда не встречался с ней по настолько личным вопросам. На самом деле, если не считать того момента, когда на прошлой неделе я ворвался в офис Тони, я действительно никогда не общался с кем-то из моей профессиональной жизни о личном. Так что, несмотря на холодный ветер, когда я тащился по Parks Road в направлении к Thom Building, я горел от нервного напряжения.
Мэгги проработала здесь достаточно долго, чтобы заслужить лучший офис в одном из главных зданий, но предпочитала быть ближе к происходящему, как говорила она сама. У ее здания была необычная шестиугольная форма, но с восточной стороны оттуда открывался прекрасный вид на университетский парк. Даже просто снова находиться здесь, рядом со зданиями факультетов инжиниринга и материаловедения, вызвало у меня острую ностальгию. Я был так молод, когда тут жил. Молод и уже женат, и этим всегда отличался от своих сверстников, которые проводили свои дни в тяжелой работе и еще более тяжелых последствиях вечеринок.
Постучав в ее открытую дверь, я с облегчением увидел, как она мне широко улыбается.
– Найл! – она встала, обошла свой стол и крепко меня обняла. Мэгги никогда не была любительницей рукопожатий, и, не сдаваясь, долгие годы приучала меня к своему расположению.
Когда оно отодвинулась, я спросил:
– Надеюсь, у тебя найдется свободная минутка?
– Конечно, – улыбнулась она. – Твое письмо меня заинтриговало полным отсутствием деталей.
– И… – начал я, – если у тебя есть время, может, выпьем кофе?
Ее брови взметнулись вверх, а глаза заискрились интересом.
– Складывается впечатление, будто разговор будет не строго профессиональным.
– Да. Но… и профессиональным тоже, – вздохнув, я объяснил: – Я пытаюсь быть гибким.
Она рассмеялась и надела джемпер.
– Что ж, это потрясение века. Личный разговор с Найлом Стеллой. Такое нельзя упустить.
Мы направились в маленькое кафе на Pembroke Street, по дороге в двух словах обсуждая последние два года. Тема будущего Руби лежала тяжестью на сердце, и, несмотря на усилия Мэгги вести ни к чему не обязывающий разговор, на ее вопросы я отвечал кратко и напряженно. Я немного расслабился, когда мы вошли в кафе и, заказав чай и круассаны, сели за небольшой столик.
– Итак, – начала она, сидя напротив меня и улыбаясь. Он ее чашки клубился пар. – Со светскими разговорами покончено, как я полагаю. Для чего ты приехал?
– Речь о студентке, подавшей заявку на участие в твоей программе, и стажере в Ричардсон-Корбетт.
Она кивнула.
– Ты о Руби Миллер.
– Да, – я был удивлен, что она сразу поняла, о ком речь, но потом вспомнил, что упомянул о стажере. Мэгги явно читала письмо Тони. – Я сам с ней не работал. Как ты знаешь, она была в отделе Тони.