Прекрасный возраст, чтобы умереть
Шрифт:
Он шел и шел по улицам, влившись в поток спешащих куда-то в этот декабрьский вечер людей, и изнемогал от боли. У него болело все: душа, сердце, воспоминания, мечты. И он не знал, как унять эту боль.
– Если бы у меня был враг, – шептал он, обращаясь к летящему в лицо снегу, – то самое страшное, что бы он мог мне сделать, чтобы отравить жизнь, лишить ее смысла и заставить страдать до конца моих дней, – это забрать у меня любимую женщину. Но где он, этот враг? Где ты?!!!
Он остановился, поднял голову к черному, подернутому метельной дымкой небу и закричал:
– Где ты?!!!
Прохожие,
– Добрый вечер, господин Валенштайм, – Лиза впустила его в теплую приемную. Подошедшая к ней Глафира взяла из его рук пальто. – Присаживайтесь. Хотите чаю?
Он неопределенно пожал плечами.
– Есть новости?
– Кое-что есть. Понимаете, много времени прошло с тех пор, как случилось все это… Поскольку Гинер сразу во всем признался, то и следствие тоже было как бы приостановлено, и те вещи, на которые обратили бы внимание в случае, если бы убийца не был найден, теперь безвозвратно для нас потеряны. Я имею в виду следы на берегу, показания свидетелей, которые многое уже подзабыли. Те же воспоминания, факты, улики, которые всплыли сейчас, спустя время, оказываются пустышками, ничего не значащей для нас информацией. Словно люди, осознав, что их показания могут пролить свет на события того дня, в своем желании помочь нам невольно направляют нас по ложному пути. Или же они это делают осознанно. Так, к примеру, спустя два месяца вся эта дружная компания, что веселилась на берегу, вспомнила, что видела в посадках Любу.
– И что, она там действительно была в тот день?! – У Валенштайма вытянулось лицо. – Как? Зачем?
Лиза ему объяснила, зачем приезжала Люба, а также рассказала о причине, подтолкнувшей ее к бегству.
– Вадим… Ее муж убил эту девушку? Какие неожиданные вещи вскрываются… Что ж, выходит, я не напрасно подключил вас к тому делу. Хотя бы нашли убийцу этой девушки. Значит, и он тоже допустил, что его жена, Люба, способна была своими собственными руками удушить сестру? Да Люба любила Валю больше жизни! И даже если мне принесут фотографию, где будет изображена Люба, убивающая свою сестру, я никогда не поверю.
– Скажите, господин Валенштайм, в каких отношениях вы состояли с Валентиной?
– Я любил ее, – его голос непроизвольно выстрелил фальцетом. – Вы не представляете себе, как я ее любил. Но она была женой моего брата.
– А когда он погиб, вы говорили Валентине о своих чувствах?
– Кажется, нет… Я все надеялся, что она сама все поймет, но она вдруг засобиралась в Россию. Сказала, что ни дня не останется в доме, где ей все напоминает о Фридрихе.
– А потом?
– Спустя время, когда я бывал здесь на гастролях, мы виделись с ней, и вот тогда-то я ей и признался в своих чувствах и даже предложил свою руку и сердце. И знаете, что она мне ответила? Просто посмотрела на меня каким-то потусторонним взглядом, словно пытаясь в моих чертах увидеть своего Фридриха, так мне, во всяком случае, показалось, и улыбнулась.
– Она отказала вам?
– Мне показалось, что она дала мне надежду. Потому что потом, в разговорах, уже деловых, у нее проскальзывало, что, вот когда я вернусь в Морицбург… Потом,
– А Гинер? Она о нем вам что-нибудь говорила?
– Сама-то она никогда не заводила о нем разговор, однако я спрашивал ее, что у нее с ним. Меня интересовало, насколько их отношения серьезны. И в этом вопросе я не терял надежду…
– В каком смысле?
– Понимаете, Валя была таким человеком что если бы она действительно хотела соединить свою жизнь с мужчиной, вернее, если бы была уверена в нем, в своих чувствах, как это было с Фридрихом, то давно бы уже вышла замуж за этого Гинера. Такого откровенного разговора по поводу ее планов на него у меня с ней не было. Но у меня сложилось такое мнение, будто она ошиблась в этом человеке. Вернее, в своих чувствах к нему. Может, когда-то в юности она его сильно любила, но это чувство не успело окрепнуть, что ли… Не выросло в настоящее, большое чувство. А ей хотелось любви, я понимал это. В ее сердце образовалась пустота, которую она желала заполнить своей новой, вернее, новой старой любовью.
– Как вы думаете, если бы она рассталась с Гинером, она вышла бы за вас?
– Ну, может, и не сразу. Во всяком случае, я ее сразу бы увез в Германию, а уж там сделал бы все возможное и даже невозможное, чтобы она стала моей женой, чтобы полюбила меня или хотя бы позволила мне любить себя.
– Скажите, Густав, среди вашего окружения кто-нибудь знал о ваших чувствах к Валентине?
– Я понял ваш вопрос. Да, наши друзья, родственники, они знали, потому что незадолго до смерти Вали я там, дома, на семейном празднике высказал предположение, что следующее Рождество мы будем уже отмечать вместе с Валей, что она вернется. Ну и признался, что сделал ей предложение и она обещала подумать. Возможно, я поторопил события, но мне так этого хотелось… Это как дети, знаете, выдают желаемое за действительность. Что же касается вашего вопроса… Вы же хотели меня спросить, есть ли у меня враг, который, зная о том, чем для меня обернется потеря любимой женщины, убил Валентину? Думаю, что нет. Уверен, что нет.
22. Декабрь 2013 г.
Надев ночную рубашку, Тамара убрала волосы под специальную трикотажную шапочку, села перед туалетным столиком, по обеим сторонам которого, освещая зеркало, горели два бледно-розовых светильника в форме тюльпанов, и нанесла на лицо немного крема, размазала по коже.
В спальне было тепло, тихо. На спинке стула висело мокрое полотенце, которым Тамара подсушивала волосы после купания. Гриша, ее муж, смотрел телевизор в гостиной, слышны были киношные выстрелы, крики.
В девять часов закончили ужинать, Тамара перемыла посуду, выключила на кухне свет и отправилась в ванную комнату. Наполнила ванну теплой водой, всыпала туда ароматических шариков и легла, расслабилась. В течение целого дня она ублажала своих клиенток, умащивая кожу на их лицах волшебными масками и нашептывая им на ухо, какие они все прекрасные и молодые, сейчас же пришло время подумать о себе, доставить себе удовольствие. Ванна – это как раз то, что нужно. Особенно в такой холодный, морозный декабрьский вечер.