Прелести вампирской жизни. Книга 3
Шрифт:
— Уже проснулась? Надеюсь, я не заставил себя долго ждать? — Ухмыльнулся, кожей ощущая легкий страх девушки-фейри с фиолетовыми глазами. И ступая сквозь магический барьер, опустился рядом со свернувшимся в клубочек тельцем, которое сейчас вовсе не было таким воинственным как в моих воспоминаниях. Все те же черные ежиком волосы, словно высеченные из камня холодные черты лица, от висков которого тянулись по шее два шрама. И только глаза уже не сияли тем дерзким и жестоким огнем, казалось, будто тот и вовсе померк. Она вжалась в стену, закрывая руками лицо, и кутаясь в вампирскую мантию, — единственное,
— Еще не надоело? — Бормотала девушка, стараясь увильнуть от прикосновений.
— Боюсь милая, это мне не надоест никогда. — Ухмыльнулся, вдыхая ее запах, ставший до боли приятным.
— Сколько еще ты собираешься держать меня здесь? — Рычала девушка, вновь начиная злиться.
— Дай-ка подумать… вечность? — Улыбнулся фейри, наслаждаясь ее раздражением.
— Зачем я здесь? Что тебе нужно?
— Хм, что же мне нужно? Может, просто мучить тебя? Или стать твоим самым большим кошмаром?.. Я пока не решил.
— Ты ничтожный ходячий труп, жалкая мразь! — Рычала сквозь зубы девушка, покрываясь мелкой дрожью злости.
— Как знать, может не такая уж жалкая, как ты думаешь.
— Когда за мной придут, ты сильно пожалеешь, даю слово!
— И кто же, позволь спросить, за тобой явиться? — Хохотнул, вглядываясь в синяки под глазами, что появились на безупречном лице бессмертной.
Она запнулась, закусив губу, и дерзко выплюнула:
— Майя защитит меня. — Почти уверенно рычала фейри.
— Майя? О, конечно…Рад огорчить, но она больше не придет, сожалею.
— Почему? — Насторожилась девушка, ощетинившись.
— Майя отдала мне тебя в качестве подарка ко дню становления старейшиной. — Лгал, наслаждаясь ее потрясением.
— Нет! Это все неправда! — Взвизгнула фейри, резко вскочив. — Она не могла, я не вещь! Майя обещала мне помочь!
— Ц-ц-ц, как несправедливо, правда?! — Причмокивал, кривляясь, и наслаждаясь ее паникой. — Скажи, как это быть преданной? Как это, чувствовать себя чьей-то собственностью?
— Что?! Какой собственностью?! Да как ты смеешь?! — Взорвалась фейри, и напряглась, пытаясь видимо использовать свои силы против меня. И только дикий хохот был ответом ее попыткам, а замешательство — истинным наслаждением.
— Хахаха, что, опять не получается? — Поднимаясь, смеялся в испуганное лицо и картинно разводил руками. Как же долго я этого ждал! Как долго лелеял надежды о мести. — Лучше скажи, как тебе сегодня спалось?
Дрожь настоящего голого страха обняла тело фейри, заставляя ноги подкоситься, и вспомнить, кошмары, которыми я мучил ее трещавшее по швам сознание. Еще немного и она полностью сломается. Еще чуть-чуть…
— Кто вы?! Почему я здесь?! — Пятилась девушка, все же, не опуская головы, словно бросая немой вызов.
— Ты здесь для того, что бы скрасить мое времяпровождение. — Тихо шипел, позволяя злости наполнить душу. В голове пролетали тысячи способов причинить ей боль, тысячи возможностей получить наслаждение. И приблизившись, наклонился над ней, опираясь рукой о стену. — Теперь ты моя игрушка… Поиграем?
— Нет, нет, не надо… — Прижавшись к стене, оседала на пол фейри, хватаясь за голову, в которой вновь вспыхнули картины
Герро.
Кипя от злости, с трудом сдерживая порывы гнева, я метнулся обратно в мир, где царили тишина и покой, во владения существ, отличавшихся едино общей зависимостью, жизнью, неразделимо связанной с великой стихией — водой. В мир, где оглушительные чувства смирялись и подавлялись без значительных усилий тишиной. Именно она и бескрайнее спокойствие убивало все эмоции, зарождающиеся здесь. Вот почему, испокон веков, жители подводного мира были холодными не только на ощупь. Наверное, потому, лишь тут я ощущал свободу и легкость от бремени ответственности, лежащего невидимым грузом на плечах.
Злость утихла, раздраженность уступила легкому недовольству, и медленно, жажда смерти маленькой вампирши сошла на нет. Здесь правил разум, оставаясь столь же холодным, сколь осколки айсберга, падающие в пучину океана. Спесь прошла, сменившись холодным расчетом. И медленно ясность расставила все по местам.
— Марррго… — я пробовал имя на вкус, выбирая путь, с помощью которого, собирался вытянуть из бессмертной нужную информацию, заглянуть в ее голову и порыться в мыслишках. А точнее, в воспоминаниях, пока не найду нужные сведения, которые, как говорил Аластар, девушка прячет за построенной ментальной стеной, после чего… впрочем, тогда она вряд ли будет становить угрозу даже для мухи.
Единственным вопросом оставалось лишь то, как именно подобраться к вампирше, не навредив полукровке, и не вызвав гнева Аластара. Последнее не хотелось бы испытать никому из хранителей, даже мне…
Воспоминания опять хлынули потоком, вытягивая из памяти картины пыток, которым предавал Аластар своих жертв. Последние в итоге молили о смерти, медленно теряя рассудок, пока тот срывал узорами их кожу вновь и вновь, ожидая повторить ритуал, как только она опять восстановиться, как только можно будет придумать новое наказание.
Мурашки пробежали по спине, от суровой реальности прошлого, и, стараясь запереть на замок увиденное когда-то, я молил лишь о том, чтоб подобное не повторилось, а безжалостное чудовище короля больше никогда не пробудилось, подняв голову и взревев от боли потерь.
Посмотрев вверх, я в который раз подумал, что утрата Хитоми оказалась слишком суровым испытанием для всех нас. Никто не был готов к смерти брата, к его наглой трусости, к тому, как жалко и ничтожно он сбежал, заставив хранителей расплачиваться за его слабости. Столетия подряд злость нетленным огнем горела в моей груди, лелея мечты о мести. Я следил за каждым шагом Аластара, надеясь, что вскоре в мои руки попадет та, кто сделал из сильнейшего хранителя беспозвоночную тряпку. Та, кто отобрала у меня верного друга, та, что уничтожила не только его тело, но и душу, ибо тысячелетие подряд он все так же молчит. Он все так же спит, не желая возрождаться. И все мои попытки вернуть его не увенчались успехом. Хитоми… он стал единственным хранителем, кто не хотел жить, единственным, кто предал свой долг, своих братьев, свой народ, тем, чья душа не переродилась вновь. Жалкий предатель!