Прелестная беглянка
Шрифт:
— Если бы у меня было хоть сколько-нибудь здравого смысла, — ввернул граф, — я давно бы вас высадил, ничуть не заботясь о вашей дальнейшей судьбе.
Петрина рассмеялась:
— А я не боюсь, если вы действительно так сделаете. Теперь, когда мы почти в Лондоне, я могу проделать остаток пути в дилижансе или почтовой карете.
— А когда вы попадете в Лондон, то где намерены остановиться?
— В гостинице.
— Ни в одной приличной гостинице вас не примут.
— Но я знаю одну, где мне можно остановиться, — возразила Петрина. — Руперт говорил Клэр,
«У виконта Кумба, наверное, не все дома, — сердито подумал граф, — если он ведет такие вольные разговоры с сестрой».
— Вы слышали о гостинице Гриффина рядом с Джермин-стрит?
Да, граф слышал об этой гостинице и знал, что обстановка там самая неподходящая для молодой одинокой женщины, особенно такой юной и неопытной, как Петрина.
— Я отвезу вас прямо к вашему опекуну! — заявил он твердо. — Я объясню ему, в каком вы трудном положении. Могу обещать, что он, по крайней мере, меня выслушает и, надеюсь, будет действовать разумно.
— Только в том случае, если вы сколько-нибудь важная персона, — помедлив, ответила Петрина. — И это, наверное, так, судя по вашим лошадям.
— А как зовут вашего опекуна?
Петрина ответила не сразу.
Граф догадывался, что она раздумывает: можно ему довериться или нет.
И так как она колебалась, он почувствовал, что теряет терпение.
— Проклятие! Я изо всех сил пытаюсь вам помочь, и любая другая девушка была бы мне за это благодарна!
— Я вам благодарна за то, что вы меня подвезли почти до Лондона, — медленно проговорила Петрина.
— Тогда почему вы не хотите мне довериться?
— Дело не в этом, просто мне кажется, что человек вашего возраста уже все забыл и не понимает молодых.
Граф обиженно выпятил нижнюю губу.
«Старый! — подумал он. — Это в тридцать три года!» Но, наверное, восемнадцатилетнему созданию он и должен казаться старым. Эта мысль отчасти успокоила графа, и он взглянул на Петрину: в ее глазах была неприкрытая насмешка.
— Так вы меня нарочно поддели! — укорил он ее.
— Да, но вы всю дорогу держались так напыщенно и надменно, — пожаловалась она, — и говорили так снисходительно, словно у меня в голове солома. Могу вам доложить, что многие считают меня чрезвычайно умной и сообразительной.
— Но то, что вы хотите предпринять, совсем не свидетельствует об уме! — отрезал он.
— А я вас, кажется, задела за живое, — поддразнила она, — и просто в восторге от этого!
— Почему?
— А потому, наверное, что вы производите впечатление человека неуязвимого во всех отношениях, способного перенести любую житейскую бурю. Мне просто хочется забросать вас камнями — такой у вас вид!
— Вы уже сделали одну такую попытку, бросив в меня саквояж. Я бы сейчас, возможно, лежал без чувств на земле, а вас бы арестовали за нанесение телесных повреждений.
Петрина скорчила забавную рожицу и лукаво улыбнулась:
— А я бы не стала ждать, пока меня арестуют. Я бы убежала.
— Вот это, пожалуй, у вас получается лучше всего.
—
Тут она запнулась и посмотрела на графа — кажется, впервые за все это время. Она увидела искусно завязанный белоснежный галстук и высокие воротнички, великолепный дорожный сюртук из серого твида, прекрасно сидящие желтые панталоны и высокую шляпу, сдвинутую несколько набок, так что были видны темные пряди волос.
— Я знаю, кто вы. Вы богатый прожигатель жизни, и я всегда мечтала познакомиться с таким, как вы.
— Вместо того чтобы рассуждать, кто я такой, я бы хотел услышать от вас ответ на мой вопрос: как зовут вашего опекуна и как ваше полное имя?
— Очень хорошо, я рискну, — ответила Петрина. — Ведь если это обернется плохо для меня, я всегда смогу скрыться от вас так, что вы меня никогда не найдете.
— Но тогда вы не сможете стать притчей во языцех, как собираетесь.
Она усмехнулась:
— А вы за словом в карман не лезете. Мне нравится, когда вы говорите колкости.
Граф славился большим остроумием, его bon mots [1] подхватывались завсегдатаями клубов, и сейчас эта наивная похвала заставила его саркастически усмехнуться, но он промолчал, ожидая ответа на свой вопрос.
— Ладно, все в порядке! — вздохнула Петрина. — Мой ужасный, жестокий, отвратительный опекун — граф Стэвертон!
«Так я и думал!» — мелькнуло у графа в голове.
1
Остроты (фр.).
Обрывочные сведения теперь выстроились в четкой последовательности и обрели смысл.
Медленно, растягивая каждое слово, он проговорил:
— А вы, значит, девица Линдон и вашего отца звали Счастливчик Линдон?
— Как вы узнали? — вытаращила глаза Петрина.
— Потому что именно мне выпало несчастье быть вашим опекуном.
— Не верю! Это невозможно! Вы для этого, во-первых, не такой уж старый...
— Но минуту назад вы мне сказали, что я слишком стар.
— Но я думала, что вы немощный, седой и ходите с палочкой!..
— Сожалею, что разочаровал вас.
— А если вы действительно мой опекун, то что вы сделали с моими деньгами?
— Уверяю вас, насколько мне известно, они в полной целости и сохранности.
— Тогда почему... почему же вы так ужасно вели себя по отношению ко мне?
— Сказать откровенно, я совершенно забыл о вашем существовании, — отвечал граф.
Он заметил, что от этих слов Петрина вся сжалась, и, почувствовав угрызения совести, стал объяснять:
— Так получилось, что я был за границей, когда ваш отец умер. А когда вернулся, то у меня было очень много личных дел: я только что унаследовал отцовский титул, его земли и состояние. Боюсь, я был слишком занят своими делами, чтобы вникать в ваши.