Прелестные картинки
Шрифт:
Она показывает на магазин фотоаппаратов:
— Зайдем. Ничто не доставит большей радости Катрин.
— Разумеется, не может быть и речи о том, чтоб лишить ее рождественского подарка, — говорит Жан-Шарль озабоченно. — Но уверяю тебя, следует принять меры.
— Обещаю тебе подумать.
Они покупают аппарат, несложный в обращении. Зеленый сигнал показывает, что освещение достаточное; если слишком темно, сигнал становится красным; ошибиться невозможно. Катрин будет довольна. Но я хотела бы дать ей иное — надежность, счастье, радость бытия. Я продаю именно
У «Манон Леско» переполнено: женщины, несколько мужчин, пары. Вот это молодожены: они обмениваются влюбленными взглядами, пока он застегивает ей браслет на запястье. У Жан-Шарля горят глаза, он прикладывает колье к шее Лоранс: «Нравится?» Прелестное колье, мерцающее и строгое, но чересчур роскошное, чересчур дорогое. В ней все сжимается. Не будь утренней ссоры, Жан-Шарль не дарил бы его мне. Это компенсация, символ, заменитель. Чего? Чего-то уже не существующего, возможно никогда не существовавшего: внутренней связи, тепла, которые делают ненужными всякие подарки.
— Оно тебе здорово идет, — говорит Жан-Шарль.
Неужели он не чувствует, каким грузом лежит между нами невысказанное? Не молчание, а пустословие. Не чувствует за ритуалом внимания, как они отъединены, далеки друг от друга?
Она снимает с себя драгоценность с какой-то яростью, точно избавляется от лжи.
— Нет, не хочу.
— Ты только что сказала, что колье нравится тебе больше всего.
— Да. — Она слабо улыбается, — но это неразумно.
— Это мне решать, — говорит он недовольно. — Впрочем, если тебе не нравится, не надо.
Она снова берет в руки колье: к чему перечить? Лучше покончить разом.
— Да нет, оно великолепно. Я только считала, что такая трата— сумасшествие, но это в конце концов твое дело.
— Мое.
Она немного наклоняет голову, чтобы он мог снова застегнуть колье: безупречная картинка супружеской любви после десяти лет брака. Он покупает семейный мир, радости домашнего очага, согласие, любовь — и гордость собой. Она созерцает себя в зеркале.
— Ты хорошо сделал, милый, что настоял: я безумно рада!
По традиции Новый год встречают у Марты: «Привилегия женщины, прикованной к домашнему очагу, — у меня много свободного времени», — говорит она снисходительно. Юбер и Жан-Шарль делят расходы: нередко возникают сложности, потому что Юбер прижимист (надо сказать, он не купается в золоте), а Жан-Шарль не хочет давать больше, чем шурин. В прошлом году ужин был довольно жалкий. Сегодня все нормально, заключает Лоранс, обследовав буфетный стол, воздвигнутый посреди салона, которому Марта придала рождественский вид с помощью свечей, елочки, омелы, остролиста, цветного дождя и блестящих шаров. Отец принес четыре бутылки шампанского, полученных им от одного друга из Реймса, а Доминика перигорский гусиный паштет, «самый лучший во Франции, страсбургский куда хуже». Тушеная
В прошлые годы Доминика проводила праздники с Жильбером. Идея пригласить ее на сегодняшний вечер пришла в голову Лоранс. Она спросила отца:
— Тебе будет очень неприятно? Она так одинока и несчастна.
— Мне совершенно все равно.
Детали никому не известны, но в курсе разрыва все. Здесь Дюфрены, которых привел Жан-Шарль, Анри и Тереза Вюйно, друзья Юбера. Доминика придает вечеру тон «семейного празднества»; она в строгом платье из джерси цвета меда, волосы у нее скорей седые, чем белокурые: стиль «молодая бабушка». Она улыбается мягко, почти робко и говорит замедленно; лицо апатично, она злоупотребляет транквилизаторами. Стоит Доминике остаться одной, как лицо ее сразу дряхлеет. Лоранс подходит к ней:
— Как прошла неделя?
— Неплохо; я спала довольно прилично.
Механическая улыбка: можно подумать, что она вздергивает уголки губ за две нитки; она отпускает нитки.
— Я решила продать дом в Февроле. Я не могу одна содержать эту махину.
— Обидно. Если бы можно было как-нибудь…
— Зачем? Кого я, по-твоему, буду теперь там принимать? Интересные люди — Удены, Тирион, Вердле — приезжали ведь ради Жильбера.
— О, они приедут и ради тебя.
— Ты веришь в это? Ты еще не знаешь жизни. Женщина без мужчины — социальный нуль.
— Ну, не ты, оставь, пожалуйста. У тебя есть имя, ты сама по себе.
Доминика качает головой:
— Женщина, даже с именем, без мужчины — полунеудачница, своего рода обломок крушения… Я отлично вижу, как на меня смотрят люди: поверь мне, совсем не так, как раньше.
У Доминики это навязчивая идея — одиночество.
Вертится пластинка. Тереза танцует с Юбером, Марта — с Вюйно, Жан-Шарль с Жизель, а Дюфрен приглашает Лоранс. Все они танцуют из рук вон плохо.
— Сегодня вы ослепительны, — говорит Дюфрен.
Она замечает себя в зеркале. На ней узкое черное платье и это колье, которое она не любит. Оно тем не менее красиво, и Жан-Шарль хотел, делая этот подарок, доставить ей удовольствие. Она находит себя ничем не замечательной. Дюфрен уже немного выпил, у него в голосе настойчивые нотки. Милый парень, показал себя хорошим товарищем по отношению к Жан-Шарлю (хотя в глубине души каждый из них не так-то любит другого, скорее ревнует), но она не испытывает к нему особой симпатии.
Меняется пластинка, меняются кавалеры.
— Не осчастливите ли вы меня этим танцем? — спрашивает Жан-Шарль.
— С удовольствием.
— Забавно видеть их вместе, — говорит Жан-Шарль.
Лоранс следует за ним взглядом; она видит отца и Доминику, которые сидят друг против друга и вежливо Беседуют. Да, это забавно.
— Похоже, что она взяла себя в руки, — говорит Жан-Шарль.
— Она пичкает себя транквилизаторами, гармонизаторами, антидепрессивными средствами.
— В сущности, они должны были бы воссоединиться, — говорит Жан-Шарль.