Прелюдии и фантазии
Шрифт:
Сердобольный хиппи в латаных джинсах подаёт ему руку, но г-н Коэн сердито отбрасывает её в сторону. Хиппи пожимает плечами и отворачивается.
— А почему вы думаете, что мы — несчастливы? — задумчиво спрашивает строгая дама в длинном платье и парике. На коленях у неё — карманный Танах, выражение лица — соответствующее.
— И в самом деле! — смеётся жилистый мужичок, судя по затрапезному виду — сантехник или гаражный ремонтник. — Я счастлив. Охохо! Я счастлив, и ещё как!
— Дурак! — кричит г-н Коэн. — Тебе только кажется, что ты счастлив!
— А
— А в том… — пытается найти подходящие слова г-н Коэн, — что это у тебя — ненастоящее счастье!
— Откуда вы знаете? — запевают офисные девушки. Автобус подпрыгивает на колдобине и резко притормаживает на остановке. У г-на Коэна перехватывает дыхание.
— Счастье — это просто хорошее настроение, — вмешивается водитель, принимая у вошедшего пассажира пять пятьдесят.
— Простите? — поднимает брови пассажир.
— Хорошим настроением отличаются имбецилы, — говорит офисная девушка, та, что справа. — Счастье — это когда я точно знаю, почему мне хорошо!
— Ну, мы тоже. могли бы предположить. что знаем. — пытается кокетничать сантехник, но наталкивается на ледяной взгляд и никнет.
Счастье Двери закрываются. Водитель оборачивается к г-ну Коэну: Если вы сейчас же не сядете на своё место, я буду весьма несчастлив!
— Почему? — искренне удивляется г-н Коэн.
— Потому что, — отвечает молчавший до сих пор хиппи, — ему смерть как не хочется отскребать вас от пола — как только автобус тронется с места.
Водитель жмёт на газ, и г-н Коэн падает, как подкошенный.
Болтовня
В этом городе слова человеческие имеют куда больший вес, чем поступки. Порой может показаться, что его населяют говорящие головы, которым из чистого милосердия подвесили несколько дополнительных органов — для поддержания жизнедеятельности и свободы передвижения. Обитателям Тель-Авива не о чем молчать, вся их жизнь сводится к непрерывному словоизвержению: стоит речи прерваться, они тут же погибнут в жесточайших мучениях, и если кому-то из властей предержащих придёт в голову запретить болтовню на улицах, минуту спустя весь город превратится в смиренное кладбище.
Дама с собачками
Она живёт на улице Мендели — в одном из дорогих домов с подземной стоянкой. В любое время дня и ночи, в любую погоду выходит на люди в линялых шортах и грязно-белой футболке с длинными пятнами пота под мышками.
Одним росчерком — подбородок, шея и плечи: эскиз кубофуту-риста. Грудь и живот. Волосы невозможного жёлтого цвета. Выражение лица напоминает эффект размытия по Гауссу — в фотошопе.
Чухххх-чухххх-чухххх — одышка.
Собачки: пять маленьких юрких тварей, больше похожих на крыс, чем на благородных волков, от которых — как принято полагать — ведут своё происхождение.
Имена их: Йогурт, Хумус, Пицца, Кебаб и Лазанья.
Перед
—...о приснившихся словах? — переспрашивает Маэстро. — Впервые слышу.
Ран от волнения роняет пустую пивную бутылку на пол, и та — как назло — закатывается под столик.
О приснившихся белых медведях могу кое-что рассказать, — продолжает Маэстро Шимон, пока Ран возится под столом. — Бабушка (царство ей небесное) говаривала: если приснится медведь, особенно белый, — выйди на крыльцо и посикай на ветер. Прямо с крыльца… Это, конечно, проблематично — здесь, в Тель-Авиве… И тем не менее.
Он заглядывает под скатерть, пытаясь рассмотреть, что там — в темноте — происходит.
— Извини, — говорит Ран, показываясь наружу, — медведи совершенно ни при чём. Это вообще не похоже на обычные сны. Неужели тебе никогда не снились слова?
— Мне-то?.. — Маэстро понятия не имеет, снились ли ему слова. — Мне такое снилось… что тебе и не снилось! В товарных количествах! Вагоны слов! На всех языках мира!
— Какие?
— Да какие угодно. Сны переполнены словами.
— Ничего подобного! — взволнованно перебивает его Ран. — Сон о словах — нечто совершенно особенное.
Почему ты не хочешь понять?
— Я и в самом деле никак не пойму, — говорит Маэстро Шимон, — почему вам, молодым, не вкусившим ещё…
— …начинаааается… — вздыхает Ран, разливая пиво в бокалы.
— …нет, ты объясни! ну зачем?.. зачем тебе это — слова, сны?.. у тебя вся жизнь перед глазами, вот здесь! Прямо тут! Смотри! — он протягивает полупустую бутылку «Гиннеса», будто пытаясь уверить собеседника, что всю его жизнь, какая ни есть, можно уместить на донышке этой бутылки.
Сеанс
Она входит в примерочную, запирает дверь на щеколду. Заглядывает в зеркало и быстро отворачивается. Освещение не самое удачное. Прямо скажем, сэкономили на освещении. А ведь могли позволить себе — судя по баснословным суммам на ценниках. С чего начать?
Яэль придирчиво рассматривает всё, что успела выбрать, — три платья, повисшие на казённых пластмассовых вешалках. Сливовое шифоновое — от «Marchesa» — так и просится к позапрошлогодним туфлям и сумочке «Jimmy Choo». Чёрненькое с архитектурными слоями от «Oscar de la Renta». И атласное — от «George Chakra», с рукавами из стразов, — покамест неясно, куда надеть, но уже понятно, что без него — как без рук.
Если купить всё это, до конца месяца придётся жить впроголодь. Так не пойдёт, дорогуша. Умерь пыл. Выбери что-то одно.
Яэль медленно раздевается, стараясь не смотреть в зеркало. Нужно обязательно сказать им всё, что я об этом думаю, как бы между прочим, вскользь… Мол, освещение у вас в примерочной… как в покойницкой.
Как прикажете мерить (а главное — наслаждаться процессом), учитывая подробности обстановки? Бред.
Можно даже небольшой скандальеро устроить. Или — большой, по обстоятельствам.