Преображение человека (Преображение России - 2)
Шрифт:
– Да, мне тоже что-то подобное помнится, - чокаясь с ним, подхватил Яблонский, - так вот давайте выпьем за будущего хотя бы, например, мелкого пока землевладельца в недалеком будущем!
– То есть за вас? Охотно!
– с той же улыбкой сказал Матийцев, но Яблонский поморщился.
– Экий вы какой недогадливый! За вас, а совсем не за меня!
– Каким это манером?
– А вот каким, - я сейчас объясню вам.
Тут Яблонский выпил весь свой стакан, как воду, и, поглядев на свет на его дно, начал не спеша:
– Под Житомиром, недалеко от города,
Матийцев слушал его с большим удивлением. Он уже начинал догадываться, куда клонится это описание усадьбы под Житомиром, но все же думал, что вдруг обернется все как-нибудь по-другому. Однако не обернулось.
– Так вот, - закончил Яблонский, - вам остается только купить у меня эту мою усадьбу за шесть всего тысяч, - ерундовые деньги!
– и будете вы мелкий землевладелец и получите право стать членом Государственной думы, и будет тогда в вашу кишеню, как говорят хохлы, ежедневно лезть золотая десятка!
Матийцев не мог удержаться от смеха при последних словах Яблонского, - с такою ужимкой они были сказаны.
– Послушайте, это все ведь вы шутите для пущей веселости!
– весело сказал он.
– Какие же тут могут быть шутки?
– даже как будто несколько обиделся Яблонский.
– Решительно никаких шуток, а я вполне вам серьезно.
– Допустим, что серьезно, но, во-первых, откуда же у меня могут взяться шесть тысяч?
– Да ведь усадьба моя заложена, конечно, в земельном банке, так что вам доплатить мне придется пустяки, а долг мой банк перепишет просто на вас, - и только... и вот вы землевладелец.
– Хорошо, пусть даже и так, но зачем же мне все-таки становиться землевладельцем, хотя бы и мелким, в какой-то Житомирской губернии?
– Волынской, а не Житомирской, - строго поправил его Яблонский.
– Совершенно мне ни к чему это, - продолжал Матийцев, по-прежнему весело и не обратив внимания на поправку.
– Из усадьбы, - ведь она под большим городом, - продолжал Яблонский, - можно бы сделать дачное место: там все для этого данные: сад, купанье есть... А дачники - это уж доход... Поймите, что если бы дом, да и другие там постройки, если бы это стояло все в самом Житомире, то стоило бы не шесть тысяч, а верных десять, - вот что я вам скажу! Предприимчивый человек мог бы опериться на этом деле.
– Ну, а я какой же там предприимчивый, - отходчиво сказал Матийцев и даже безнадежно махнул рукой.
– Хорошо, допустим, что вы не можете купить, - начал вновь Яблонский, наливая вновь стаканы.
– Но ведь у вас могут быть знакомые сколько-нибудь денежные, вы можете им предложить эту усадьбу, а?
– Совершенно нет у меня, к сожалению, ни одного такого знакомого, для приличия несколько подумав, отозвался на это Матийцев, начиная уже понимать, что только за этим и явился к нему вдруг
А гость, проявляя большой аппетит к принесенной им же ветчине и шпротам, продолжал говорить гораздо больше, чем хозяин, хотя тоном уже несколько опавшим:
– Не понимаю, как же это вы, да... Признаюсь, не понимаю. Ведь, в сущности, вы спаслись как-то чудесно, если можно так выразиться, от смертельной опасности, но вот вопрос: для чего же именно над вами проделано судьбой это спасение? У нас в семье было это поверье - или как хотите его зовите, хоть суеверье, - что если человеку угрожала смерть, ну просто, скажем, около него стояла и уж косой на него замахнулась, а он все-таки уцелел, то это не зря: тут какие-то соображения у госпожи Судьбы насчет подобного человека, - для чего-то он еще должен годиться. А для чего же еще, как не для богатства? Значит, вместо смерти к вам Судьба богатство подсунула, только вы его пока не видите, пока еще слепы... Я пришел вам на это глаза открыть, а то в вас что-то, мне кажется, по-ря-дочная порция наивности студенческой сидит.
– Вы полагаете?
– спросил, улыбаясь, Матийцев.
– Что там полагать, когда и так видно... С меня довольно давно уж соскочило, а у вас - непочатый еще угол.
– Так что вы себе линию жизни уже начертили?
– с любопытством спросил Матийцев, наблюдая не без удовольствия, как он жует ветчину, шпроты и булку и как запивает это вином, которое он даже забыл похвалить, хотя оно было французское и куплено в Харькове, - вот до чего стал рассеян!
– О-о, я! Чтобы я еще шатался из стороны в сторону в мои годы! самодовольно и уже подняв голос, отвечал Яблонский.
– Не может быть об этом и речи! Для меня цель жизни ясна, как... как вот это стекло!
– Тут он щелкнул пальцем по стакану.
– К сорока годам у меня должно быть не меньше, как триста тысяч!
– Тут он посмотрел на Матийцева победоносно и добавил: Больше, - это другое дело, но меньше, это уж атанде, сказал Липранди!
– Триста тысяч?
– повторил Матийцев изумленно, но Яблонский, почувствовав в тоне его голоса только неверие в него, в то, что может действительно быть в его руках к сорока годам жизни триста тысяч, заговорил уже с задором:
– Да, триста тысяч! А что же тут такого особенного, если я - горный инженер?
– Я тоже горный инженер...
– Но позвольте узнать, зачем же вы поступили в горный институт после гимназии, а не в университет, например?
– Да, конечно, зачем? Причины были больше романтические, чем такие практические, как у вас.
– Ро-ман-тические?.. Например?
– Например, что же именно... Тайны земных недр, - вот что меня, зеленого юнца, привлекало.
– А-а, - это что же, - с точки зрения их открытия, что ли? Как Александр Гумбольдт у нас на Урале алмазы открыл? Алмазы в четверть карата весом! И много ли он нажил на этом открытии?
– Не алмазы, конечно, мне представлялись, а хотя бы, скажем, залежи того же каменного угля... или нефти, - припоминая себя гимназистом восьмого класса, сказал Матийцев.