Преображения еврея
Шрифт:
– У нас одежда была своя, не полосатая, поэтому меня ловили не как беглеца, а вроде в первый раз, и не били, просто в новый лагерь кидали, - объяснял мне Печерский спустя сорок лет.
– Как вы выжили?
– спросил я его.
– Воровал, - весело сверкнул чёрным глазом грузный, плохо слышащий диабетик.
– Крал еду. И ещё: всегда шёл на физическую работу, чтобы быть в форме, и кормят получше.
Мы разговаривали у него дома, посреди города Ростова, заставленного будёнными какими-то памятниками, облепленного геройскими именами на уличных табличках, а Печерского тогда знали от силы несколько школ, где его допускали выступить перед учениками. Заграницей, правда, у него слава сложилась, даже фильм соорудили, но чересчур художественный, по голливудским меркам, - Печерский морщился брезгливо: - Я там главный герой,
Мы сидели за столом, щедро накрытым: дефицитная по тем 1980-м годам копчёная колбаса, печенье нездешнее, апельсины - хозяйка уговаривает не стесняться, всё свежее, только-только получили «заказ», положено как ветеранам войны, каждый месяц по два кило мяса, чай, масло, сыр... «Вполне достаточно, - это Печерский говорит, а жена его мягко уточняет: - Ну, как достаточно? Есть ещё дочка с семьёй, надо им подбросить. Но в общем, ничего, хорошо»...
На стене картина в рамке, старательно сделано: синева неба - так синяя, желтизна пустыни - так жёлтая, тигр полосат и рыж, никаких полутонов, переходов - честное рисование. Под тигром, привалясь к пухлой спинке старомодного дивана, хозяин продолжает рассказывать о восстании в лагере смерти Собибор.
– Всё связывается со мной, я и вправду командовал тогда, но главная заслуга не моя, одного из Польши, Леон Фельдгандлер его звали, он руководил подпольем и всё организовал, я почти на готовое пришёл... А что восстание получилось, так благодаря чему? Благодаря эсэсовской жадности и точности. Дармовой мундир от хорошего портного хотелось получить, и шли на примерку точно по часам, тут их и убивали.
Скромничает Александр Печерский. Жизнь лагерников коротка, не поспевал подпольный комитет сплотить в боевую единицу бессильно-штатских портных и парикмахеров. Запалом мятежа попала в лагерь группа советских военнопленных, умело-боевых, среди них отчаянный «Сашко-ростовчанин» - дело и завертелось. Всего через три недели после прибытия русских в лагерь Печерский поднял шестьсот смертников на почти безнадёжный бой, голыми руками против пулемётов и колючей проволоки, и шестьдесят прорвались к жизни, и лагерь-убийца сдох навсегда, и было это не в победном сорок пятом году, когда на подходе гремели выручающие танки союзных армий, а в глухой глубине войны, в октябре сорок третьего, подмоги не докричаться, да и кому нужны бежавшие евреи? Фельдгандлера, например, после побега убили поляки...
– Мы, советские, человек десять, добрались до нашего партизанского соединения. Командир отряда, поляк, нас прогнал: «Мне в отряде евреев не надо». Я ребят в другие отряды пристроил, а сам к этому поляку вернулся - у меня характер такой... И чтобы видели, как евреи воюют, я пошёл в диверсионную группу, два эшелона подорвал. Когда с армией советской соединились, нас, бывших пленных офицеров, отделили, месяца два проверяли, кого в штрафбат [штрафной батальон], кого в штурмовые части, до первой крови. Меня в первом же бою ранило тяжело, и тогда мне звание вернули, старший лейтенант. В госпиталях войну и закончил. Офицером, и не посадили - повезло, в общем. В госпитале под Москвой, в Раменском, я ещё сестричку прихватил, вот уж сорок лет мучаюсь, - кивает он в сторону жены, оба согласно посмеиваются.
Тигр со стены пялит бешеный глаз, вот-вот прыгнет, полосы на шкуре накалились... Под обвалом его африканской ярости сидит Александр Печерский, благодушный, всем довольный. На ехидный вопрос о наградах отвечает: - Боевых наград не имею. Выжил - какая ещё награда?
В 1952 году, в «докторские годы», когда арестом кремлёвских врачей начинал Сталин общесоюзный еврейский погром, Печерского как еврея и бывшего пленного «лишили доверия»: исключили из коммунистической партии и выгнали с работы. До смерти Сталина он бедствовал, в ожидании ареста усмирял нервы собственной трудотерапией: по сетке металлической, которую покрыл олифой, намалевал вот этого тигра ядовитого да соткал из тряпочных обрезков ковёр
...Дни свои он доживал, по его мнению, почётно, даже три года был депутатом районного совета. Пенсию ему положили грошовую, 60 рублей в месяц (четверть тогдашней средней зарплаты по стране), только после вмешательства какого-то энтузиаста из другого города местные власти расщедрились: «за патриотическую и общественную работу» накинули до ста рублей при тогдашней средней зарплате по стране примерно 230, Печерский и рад.
Жена его тоже жаловаться не умела. Однажды нагрянули американцы-журналисты, подивились тесноте геройского жилья: всего-то две комнаты - а она им: « Что вы, две комнаты на двоих очень даже много». И мне потом со смехом: - Если б они знали, что тут в квартире ещё и соседи... Где американцам понять, что такое коммунальная квартира! Хотя соседи у нас хорошие. Идишкинд, - понятно для меня, еврея, добавила русская женщина Ольга Ивановна Печерская.
Неугомонный Печерский в лагерях завёл дневник, шифрованный. Сберёг записи при побеге, в партизанах, армии, после в госпитале расшифровал, в 1945-м был с ними в Москве у Михоэлса , Эренбурга, Каверина... Написал книжечку о собиборском восстании, её - несколько десятков страниц - в 1940-е очень нехотя, после долгой волокиты и вмешательства маститого поэта Павла Антокольского, издали подальше от центра, в Ростове-на Дону, и слову «еврей» в книжке места не нашлось. Евреи-бойцы, да ещё и военнопленные - не приходились ко двору победившей Отчизне.
Помер Сталин, потеплело, в 1964 году храброе молодёжное издательство выпустило новую книгу о Собиборском восстании, вымарав из рукописи скандальное отчество Печерского - Александр Аронович стал просто Сашко. Советского читателя по-прежнему опасались ошеломлять героем-евреем. По тогдашним условиям Печерский мог бы считать себя даже обласканным: освободили от позорящей национальности.
Времена меняются. В двадцать первом веке евреи в Московском Кремле свои праздники справляют, а группа российских и израильских интеллигентов просит российского президента присвоить посмертно Печерскому звание Героя России. Вроде бы и до памятников дело доходит (говорят, такой стоит в американском Бостоне и недавно в израильской Натании поставили). В Мемориале Яд Вашем тоже перемены, однако и в новом большом музее нет ничего о Печерском (как, впрочем, и о восстании в Собиборе ни слова). Улита едет, когда-то ещё будет...
В 2005 г., через 60 лет после Великой войны, вышел в Израиле документальный фильм «Евреи во Второй мировой войне», где говорилось о евреях в американской и британской армиях, о палестинских 42-х евреях-добровольцах, из которых 7 погибло, мелькнуло имя одной из них, героической Ханы Сенеш, Ицхак Арад рассказал о евреях, воевавших среди советских партизан, даже в финале пропел куплет советской песни о гражданской войне 1920-х годов «По долинам и по взгорьям», переиначив название партизан с приамурских на прибалтийских. Вот и всё. В 45 минутах фильма о евреях Красной Армии в войне против гитлеровской Германии только и упомянуто, что было их 500 тысяч. Если главный еврейский бой так замалчивается в еврейской стране, чего же ожидать от остального мира?
Утешимся, однако. В обновлённом музее Израильского мемориала наконец-то нашлось место упоминанию о евреях-фронтовиках. В одном из последних закутковобширной экспозиции олицетворением их подвигов выставлены несколько фотографий, в том числе три скромнейших, как для паспорта, портретика избранных воинов Красной Армии, один из них изображает женщину - старшего лейтенанта, молодую, черноволосую, милую, только привлекательной улыбке чуть мешает взгляд сильный и печальный, выдающий прошлое. Оно удостоверено наградами на кителе, где ордена Ленина и два Боевого Красного знамени, и Красной Звезды, и Отечественной войны, и венец советских отличий - Золотая Звезда.