Преодоление игры

Овсянникова Любовь Борисовна

Звонок стационарного телефона нисколько не насторожил меня — даже голос сестры не вывел из счастливого блаженства. Может, именно это и помогло мне пережить удар.

— Как дела? — спросила Александра.

— Нормально.

— Тогда собирайтесь и приезжайте в Славгород, — ее тон был нарочито не окрашен значениями, только где–то на самом донышке в нем угадывалась легкая эмоция — ликующее облегчение. Наверное, это было от усталости.

— А что такое? — спросила я, но по молчанию сестры поняла, что задаю глупый вопрос. Очень медленно я вынырнула из радости,

в которой прожила это утро: — Мама?

Мы выехали в Славгород около двенадцати часов. В дороге я обнаружила, что не переобулась, так и поехала прощаться с мамой в домашних красных тапочках, благо, что они были из натуральной кожи и могли сойти за летние туфли.

Мама держит слово

Во вторник мы отнесли маме завтрак на место ее упокоения, и выехали обратно в Крым. Не выспавшиеся и измученные, еще не пришедшие в себя от горя, кажущегося чудовищно нелепым и неправдоподобным, тем не менее сущим, мы всю дорогу угрюмо молчали.

Я вспоминала, как через час–полтора после сообщения о смерти мамы перезвонила сестре просто так, без повода, по непонятному внутреннему побуждению, и это оказалось кстати. Сестра отозвалась, и я услышала ее учащенное дыхание. Это меня насторожило.

— Ты где сейчас? — спросила я.

— На кладбище, ищу место для мамы. Как ты думаешь, может, ее около бабушки Саши положить? — это возле свекрови, значит.

— Да мама давно нашла себе место! — эти слова я почти выкрикнула, вдруг поняв, что сестра совсем не в курсе наших с мамой уговоров.

— Как нашла? Где?

— Возвращайся к центральному входу и заново заходи на кладбище. Только сразу же за входом поворачивай налево.

— Уже иду, — сказала сестра.

— Слева от тебя будет забор, а справа — захоронения. Ищи могилу Ольги Пантелеевны Янченко, маминой тети. Там между нею и Александром Григорьевичем Пиваковым, моим классным руководителем, есть свободное место. Это как раз оно.

— Почему мама там выбрала… — буркнула сестра.

— А где? Возле папы места нет. Лежать возле свекрови, как ты сказала, это не то. Мама же не безродная сирота. Возле родной тети — это хорошо.

— Вот оно, — сказала Александра. — Нашла!

Так, можно сказать, чудом мы выполнили мамину волю.

— Меня сейчас даже пробрало морозом от мысли, что я могла тогда не перезвонить сестре, — сказала я мужу, очнувшись от своих мыслей. — И сестра определила бы маму не туда, где она хотела лежать.

— Такого не могло случиться, мама не допустила бы, — сказал Юра, и я вдруг в это поверила.

Разговор о месте захоронения у нас с мамой был всего один раз — давно, еще до ее болезни. Случился он на Радуницу. Как всегда в этот день, Шура уехала на могилу мужа, а мы с мамой пошли к своим родным. Сначала положили цветы возле папы, помянули его и повернулись, направляясь к дедушке и бабушке. Вдруг мама остановилась и говорит:

— Где же мне выбрать место для себя? Давай пройдем посмотрим.

— Прямо сейчас?

— А чтобы вы потом не бегали, не спорили. Это же навеки…

Видимо,

мама в общих чертах задумывалась, где ей определить себя, думала и об упокоении рядом с папой, хоть там и тесновато. Но сейчас вдруг поняла, что из этого ничего не выйдет. Раньше если такое и приходило в голову, то отвлеченно, как всякому человеку, допускающему проволочки и полагающемуся на авось, а теперь окончательно убедилась — возле папы нет места, просто ни пяди. Поэтому и опешила, и остановилась внезапно, словно пораженная неприятным открытием. И намерилась немедленно решать этот вопрос, пока не поздно, пока это в ее власти.

— Я обратила внимание, что возле бабушки Оли свободно, — сказала я. — Это и от папы недалеко.

— Не знаю, — по удивленно–раздумчивому тону мамы я поняла, что это неожиданный для нее вариант, но не из разряда невероятных. Просто она о нем не думала. — Может, кто–то из детей зарезервировал?

— Осталась только тетя Надя, — возразила я. — Остальные уже пристроены.

— Вот я спрошу у нее, — оживилась мама.

— Можешь даже не спрашивать. Очевидно же, что она предпочтет быть рядом с сыном и внуками.

— Да, похоже. Но уточнить — надо. Я тебе потом сообщу, — сказала мама.

В тот день мы, как всегда, прошли к братской могиле, где лежат мамины родители, но и там осматривались по–иному, оценивающе, взвешивали, есть ли поблизости свободный участок. Неподалеку от ее длинного холмика, под большим кустом сирени виднелась оградка с насыпью, под которой лежит Алексей — мамин сын, умерший младенцем. Рядом с ним было сравнительно свободно, и сделать это место вполне приемлемым для маминого замысла не составляло труда.

— Вот что, — сказала мама, — если возле бабушки Оли будет занято, то положите меня здесь, рядом с Алешей.

Я пообещала выполнить ее волю.

Через неделю мама перезвонила и сказала, что беседовала не только с дочкой, но и с невесткой бабушки Оли — обе они не претендуют на обнаруженный нами свободный клочок земли возле нее.

— Значит, определились — мое место будет там, уже всеми одобренное. Не забудь, — предупредила мама.

А я в нужный момент обо всем забыла! Это просто чудо, что я перезвонила сестре и застала ее на кладбище за поисками места, что у нас разговор повернулся в нужное русло и все обошлось как надо. С запозданием меня начала бить дрожь.

— Все висело на волоске, — сокрушалась я. — Даже страшно, как легко могло случиться непоправимое по моей забывчивости или растерянности.

— В итоге ведь вышло по маминому желанию, — успокаивал меня Юра. — Выбрось из головы хотя бы те неурядицы, которые не стряслись.

Я все понимала, однако помочь себе не могла, тем более что разболелась: в спешной поездке на похороны из–за духоты и нехватки воздуха я все открывала окно машины и в итоге приехала проститься с мамой простуженной. А после холодной ночевки в машине, за неимением места в доме, почувствовала окончательную разбитость, появилась ломота в суставах. Недомогание, с настоящим ознобом, температурным, не нервным, одолело меня еще сильнее.