Преодоление игры
Шрифт:
Без мыслей и без эмоций, без ощущений и без желаний я передвигалась торопливым шагом, зная, что где–то впереди меня ждет муж и родители и для них очень важно меня дождаться. Отсутствие ориентиров не позволяло определить ни мою скорость, ни пройденный путь, равно как и то, далеко ли еще идти. Саднили натруженные ноги, почему–то болели плечи, и меня клонило к земле. Окружающий пейзаж воспринимался так, словно другой тропа моей жизни быть и не могла. Я знала, что должна дойти до цели, но ни сомнения в том, дойду ли, ни надежда на то, что хватит
Совершенно затерявшись во времени, я пыталась определиться в его объеме, воспользовавшись состоянием природы. Но солнца не существовало, следовательно, не было и тени. В небе обнаруживалась не облачность, а глухая закрытость от света пеленой такой же мглы, как и та, что упрятала горизонт. Ничто не указывало на время суток: день стоит, утро ли, вечер. Невозможно было понять и время года, словно какое–то межсезонье, прочно обосновавшись здесь, запеленало меня, развернув простор и вместе с тем отодвинув неестественно далеко неясный окоем.
Из всех звуков, доступных человеку, я ловила только удаляющееся уханье и надсадные всхлипы, издаваемые чем–то неживым. По неизвестной подсказке я знала, что так звучат уходящие годы, обремененные памятью об обидах, неудачах и поражениях. Вокруг никого не было, и я сделала вывод, что это именно мои годы так тяжело утекают прочь. Почему же они так сильно шумят? Потому, что их много? Или потому, что память о них тяжела и безрадостна? Разбираться в этом было недосуг.
Вдруг что–то нарушило однообразие, появился гулкий нарастающий топот, раздававшийся разом со всех сторон. Ничего не успев — да и не стараясь — понять, я увидела перед собой трех всадников. На них были надеты позванивающие кольчуги, головы защищены блестящими шлемами с поднятыми забралами, что позволяло хорошо различать лица, а в руках каждого сверкало незнакомое оружие, сочетающее в себе элементы арбалета и акинака. Они встали, придерживая гарцующих коней, и принялись молча рассматривать меня. Я же привычно шагала, монотонно и отрешенно, ни на что не реагируя, словно они мне почудились.
— Скажи, путница, куда нам ехать, чтобы попасть вперед? — спросил самый плечистый из них, загородив мне дорогу и озорно улыбаясь.
— Чтобы попасть вперед, вам надо приблизиться ко мне, — со смехом ответила я.
— Приблизиться к тебе? — озадаченно переспросил он, не глядя на своих спутников. — Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что я не могу ответить конкретнее.
— И все–таки ты ответила…
— Ты же не хочешь топтаться на месте, правда? — попыталась я натолкнуть его на догадку, которая самой мне, однако, была неведома.
— Нет, не хочу. Я хочу ехать вперед.
— Значит, тебе надо приблизиться ко мне.
— А остальным?
— И остальным, — я не понимала, что означают мои слова. Не понимал их и мой собеседник. Видимо, и его спутники недоумевали от нашего диалога, однако хранили молчание.
— Слова твои туманны, путница, — озадачено произнес все тот же богатырь, и на
— Устала, — зачем–то призналась я.
— Тебе помочь?
— Помощь обязывает, делает человека зависимым, — опасливо переменила я тон. — А я хочу быть свободной.
Он рассмеялся негромким смехом, но грудь его вздрагивала так, будто он вдыхал и выдыхал буйные ветры.
— Чего смеешься? — обиделась я и остановилась.
— Я не смеюсь, я радуюсь.
Поглаживая бороду, низко свисающую на грудь, он обратился к всаднику, что находился справа от него:
— Поможем, а? Поговори–ка с… — плечистый назвал имя, которое я не расслышала, но заметила его неопределенный кивок куда–то то ли в сторону, то ли назад.
Я перевела взгляд на того, к кому он обратился. Там стоял такой же бородач, только менее плечистый и возрастом постарше. Его черты показались мне знакомыми, но сосредоточиться и вспомнить, где я их видела, не получалось, а может, мне некогда было этим заниматься. Вдруг этот всадник, на кого я смотрела и не могла узнать, качнулся и как бы раздвоился, словно из него выделилась плотная тень и легла за спину. То ли пелена тумана застилала мне глаза, то ли этот человек был окутан им, но когда туман рассеялся, я увидела рядом с ним четвертого всадника — женщину.
— Помоги ей, прошу тебя, — обратился раздвоившийся всадник к ней. — Нам, старикам, надо ладить с молодыми, — женщина с раздражением передернула плечами, блеснув на него исподлобья злым взглядом. Промолчала. — Сойди с коня и отдай его этой путнице. Видишь, как трудно ей, а путь ее не близок, — предложил он.
Женщина была немолода, но красива, стройна, с гордой осанкой. Поведя изогнутой от удивления бровью, она резко вскинула голову. Все говорило о том, что ей не по нраву сказанные слова. Но, пересилив себя, она согласилась, подчеркнув:
— Только ради тебя это делаю. Запомни, — и, спешившись, сама подвела ко мне своего коня.
Я прекратила движение, растерялась от неожиданности и не могла решить, как лучше поступить. Не знаю, сколько бы длилась возникшая остановка и пауза. Только, видимо, она не устраивала встретившихся мне всадников еще больше, чем меня, ибо первый из них поспешил ко мне. Он резко наклонился, обхватил меня за талию, сильным движением руки поднял и усадил в освободившееся седло. Затем подобрал поводья и с улыбкой протянул мне:
— Дальше езжай сама, наши пути расходятся. Ты не потеряешь независимости.
— А как же женщина? — забеспокоилась я.
— Она полетит на крыльях, — и он указал на ее спину, откуда действительно выглядывали огромные, аккуратно уложенные крылья.
Словно в подтверждение его слов женщина расправила плечи, раскинула крылья и, хлопнув несколько раз, взмыла вверх. Она быстро набрала высоту и унеслась куда–то мне за спину.
— Она разве не с вами? — спросила я. — Куда она улетела?