Преодоление
Шрифт:
Сапоги сняли.
Сохатый сел.
Врач мял, тряс и поворачивал Ивану ноги, а тот блаженно улыбался от ощущения жизни, оттого, что ему не больно, что скоро он встанет, как все вокруг него, ногами на землю. Его не смущала кровь на брюках ниже колен, в том месте, где кромка бензинового бака прорубила голенища сапог, брюки и тело. Кости оказались крепче железа. Выдержали!
Доктор забинтовал раны прямо по брюкам:
– Обувайся, счастливчик. Поедем в лазарет на перевязку. Тут с тебя штаны не снимешь: все общество в сборе.
...Иван встал на ноги. Для
– Как ноги?
– Командир не выдержал, стал торопить события.
Сохатый потопал ногами. Подпрыгнул несколько раз.
– Чудо, командир! Целы ходули! Еще, видать, помаршируем на своих и без помощников.
– Говорил, а сам верил и не верил своему счастью, везенью и еще черт его знает чему: "Был ли где-нибудь еще подобный случай? Со штопора треснуться и остаться живым!"
– Я рад, что обоим повезло. Это ваше второе рождение.
– Майор говорил искренне, улыбался доброй улыбкой.
Сохатому хотелось сказать командиру, что он с Безугльш не только заново родились, теперь они даже не побратимы, а настоящие братья-близнецы. Ивану хотелось по-братски обнять лейтенанта, но усилием воли он сдержал себя. И тут же кольнула другая мысль: "Первая волна радости сейчас у всех пройдет, в том числе и у командира, и мне придется отвечать перед ним и совестью за разбитый По-2."
Но майор не успел произнести традиционное: "Что случилось?" Подошел инженер полка, быстро разгадал загадку:
– Командир! Вода - не бензин. Летчики не виноваты. В баке полно воды. А как она в него попала, надо разобраться.
– Не надо далеко искать причину. Залили ее из бочки, в которой бензин привозят к самолету. Немедленно проверь баки всех "Илов", чтобы там такое не повторилось.
– Командир, механик мне докладывал, что сливал отстой и воды в бензине не обнаружил... Я думаю вот что, - сказал Сохатый.
– Стоянка По-2 была на скате овражка, поэтому хвост машины находился намного ниже обычного. Вероятно, вода скопилась в задней части бака и на слив не попала. Когда я после взлета перевел машину в горизонтальный полет, вода сразу оказалась в расходном штуцере.
– Умник. Взял бы и поднял хвост По-2, чтобы слить водичку с гарантией.
– До этого я только сейчас додумался... Никогда же не сливали отстой с поднятым хвостом. Может, и на "Илах" такое сделать?
* * *
Через два часа эскадрилья получила боевую задачу.
Сохатый снова взлетел с верой в жизнь, с надеждой: "Все будет хорошо". И почему-то вспомнил Любу: ее молитвенно сложенные руки и широко раскрытые, блестевшие карие глаза.
Собрав взлетевшие за ним штурмовики в группу, Сохатый развернулся и повел их к линии фронта.
Рядом с его "Илом" плыло крыло машины Безуглого.
Девятка штурмовиков - одна воля.
Добровольцы
День был на исходе. Сохатый сидел в палатке один и неторопливо изучал по карте начертание линии фронта, выбирая наиболее выгодные для групп маршруты полета и направления возможных штурмовых атак, чтобы утром на общей подготовке летчиков к боевым действиям предложить свои рекомендации. Неожиданно задумчивую
– Кто видел штурмана полка?
– Голос звучал молодо, скорее даже подростково. В нем явственно слышались ломкие переходные нотки. Посыльный, видимо, был из последнего пополнения, совсем еще неопытный.
Иван с неохотой оторвался от карты, но не отозвался.
– Солдат, посмотри в палатке управления полка, - ответил незнакомый Ивану грубоватый баритон, - он обычно в ней и отдыхает, и работает.
Входной полог палатки откинулся, и просунулась голова в пилотке, затем мальчишеская фигурка в необмятом обмундировании. Приложив почти по-пионерски руку к пилотке, солдат отрапортовал:
– Посыльный Крекшин. Товарищ майор, вас вызывает командир полка на КП, срочно.
– Хорошо, Крекшин.
– Сохатый улыбнулся.
– Скажи, что сейчас буду... Сколько тебе годков?
– Восемнадцатый.
– Ну, иди. А я - следом.
Солдат, пятясь, выбрался наружу. Майор остался один. Застегивая ремень, забирая летный планшет с картой, шлемофон и перчатки, он все еще думал о молодом солдате. Худое скуластое лицо, худая длинная шея: виной тому, наверное, прежде всего голодные тыловые харчи и мужская тяжелая работа.
Иван натужно крякнул, как будто на него накатили телегу с поклажей, как-то наискось покачал головой и вновь повторил не раз уже думанное: "Вот какая она, война, с изнанки. Призвали таких, как Крекшин, и мужиков, коим под пятьдесят. А серединочка, что между ними, ой как поредела: меньшинство у станка, а большинство - по госпиталям мыкается да в могилах вечным сном спит... Теперь и этот подлесок рубить... На заводах еще мужик задержался, а в деревнях, которая нехоту дает? Кем Русь подыматься начнет?.."
Сохатый вышел из палатки и застегнул вход на крючок, закрывал старательно, как будто уходил надолго. Выпрямившись, оглядел по-осеннему желто-зеленое летное поле: узкая полоса земли среди дозревающей кукурузы. С двух сторон - ряды деревьев, начинающих сбрасывать листья, под ними вперемежку с домами самолеты. Все это очень приближенно могло быть названо аэродромом. И все же Иван смотрел на настоящую боевую позицию штурмового полка - первый аэродром не на своей родной, советской земле, оставшейся за их солдатскими спинами. Подняв взгляд выше деревьев, он изучающе окинул вкруговую небо - солнце уже скатилось с его самой верхней точки и начало отсвечивать вечерней медью, отчего и само небо, и громоздящиеся на юге облака, и воздух стали пропитываться красноватыми оттенками, заполняться дымкой.
Через минуту Иван Сохатый входил на КП полка - в сдвоенную стандартную армейскую палатку, а в голове продолжал звучать на разные лады вопрос: "Что случилось? Время-то уже позднее для полетов".
– Товарищ подполковник, прибыл!
– Хорошо. Иди сюда.
Сохатый подошел к столу, за которым сидели Ченцов и Зенин заместитель по политической части. Иван бросил быстрый взгляд на крупномасштабную карту, лежавшую перед ними. Обстановка показалась знакомой, тревожных изменений в ней, кажется, не было.