Прерванная игра

Сергеев Дмитрий

Завтра же с утра засяду писать свод законов. Думаю, что управлюсь с этим делом за несколько часов. А потом пойду в машинный зал, произнесу пароль, отдам ей приказ вычеркнуть из памяти всю чепуху, которой она начинена, и задам собственную программу. В маленьком каменном мешке Карста наступит золотой век.

С этой благой мыслью я заснул.

Во сне я продолжал мучиться, придумывая формулировки новых законов, какие отныне будут соблюдаться в объединенном государстве Суслов и фильсов.

Какое-то неясное сомнение все время грызло меня.

"Одним человеком

можно пожертвовать ради блага всех". "Одним человеком можно пожертвовать ради блага всех".

Кто это сказал?

Машина.

В чем же будет состоять разница между ее, Машины, законами и моими?

Всемогущество сновидения перебросило меня через тысячи лет в мое собственное прошлое...

Я тогда учился на первом курсе университета. Жили мы не то чтобы бедно, но лишнего рубля в доме не водилось. Родители пускали квартирантов. В моей комнатушке за дощатою отгородкой поселились двое парней. Оба были приезжими, оба учились на вечерних курсах поммашинистов и работали кочегарами.

И у них, и у меня подошла пора экзаменов: я корпел над интегралами, они вслух зудили железнодорожный устав.

Правила вождения пассажирских и товарных составов странным образом сплетались у меня в мозгах с формулами начального курса высшей математики.

"Человек на путях-не препятствие",-бубнили они в два голоса.

– Что?
– переспросил я.

– Человек на путях - не препятствие,- повторил один из них, Толик широколицый большеносый парень, недавно приехавший в областной центр из своего медвежьего захолустья. Толик быстро освоился в городе, даже завел себе девушку. Он вообще очень способный - такие нигде не пропадают.

– Правило,- пояснил он.

– Понятно.

У меня хватало своих забот, какое мне дело до правил, действующих на железной дороге,- на экзаменах об этом но спросят.

На беду, жесткое правило накрепко засело в башке и вспомнилось некстати.

К Толику зашла его девушка, они собрались на танцы или в кино, не помню. Мебели в нашей камврке - три койки, этажерка да крохотный столик в две доски, намертво присобаченный к подоконнику. Больше уже ничего нельзя было поместить, даже табуретки. Тося чинно сидела на Толиковой постели и, вытягивая полу юбки, старалась прикрыть коленки. От смущения и робости она не смела поднять глаза. Она тоже недавно приехала в город из деревни и поступила на курсы мeдcестер. Похоже, что у них затевалось всерьез: к тому времени, когда Толик получит диплом помощника машиниста, а она станет медсестрой, состоится свадьба.

Во всем виноват Толик: не нужно было так долго заниматься своими штиблетами. Не представляю, как он добивался безукоризненного зеркального блеска? Сапожного крема я никогда у него не видел - он пользовался слюною поплюет на носок и драит до седьмого поту. Пока он в тесном коридорчике усердствовал с сапожной щеткой, мы сидели с Тосей друг против друга. Я тоже держался скованно. Мой взгляд непроизвольно возвращался к ее коленкам- как она ни старалась, они все равно выглядывали из-под юбки. Самое удивительное, что мне вовсе не хотелось смотреть

на них - так получалось. Мы оба тяготились молчанием, одному Толику было наплевать.

– Толь, а Толь...- начал я, еще и сам не зная, что собираюсь сказать.

Он оторвался от ботинка и заглянул в раскрытую дверь. Собственно, двери у нас не было, висела занавеска до полу. Он не захотел распрямиться, потому что не принимался еще за отшлифовку второго носка - его голова находилась почти у самого пола.

– Что ты станешь делать, если увидишь человека на путях?
– спросил я.

Накануне у него была учебная езда, он исполнял обязанности поммашиниста на локомотиве.

Вопрос был явно никчемный. Толик спокойно продолжал свое дело.

– Посигналил бы,- бросил он небрежно.

– А тот не слышит - глухой,- домогался я.

– Ничего бы не делал.

Тося забыла про коленки, переводила большие выкругленные глаза с меня на Толика.

– Как ничего?
– не поверила она.- А человек...

– Не лезь, куда не положено,- резонно оправдался Толик и поплевал на щетку.

– А если он не знает или забылся?

От волнения Тося раскраснелась. Очень уж серьезно она отнеслась к нашей пустопорожней болтовне, как будто вот сейчас на самом деле решалась судьба человека.

– Так есть же правило.

– Правило? Не может быть такого правила!

Дело принимало серьезный оборот - я решил внести ясность :

– Точно, есть такое правило: "Человек на путях-не препятствие".

– Не может быть!
– не поверила она. Глаза у нее стали, как затравленного зверька.-Это неправда!

Толик встревожился, укоризненно посмотрел на меня:

"Нужно было тебе соваться. Умнее ничего не придумал".

Ему пришлось оставить свои бoтинки. Из фанерного чемоданчика-самоделки вытащил замызганную книжонку, раскрыл в нужном месте и показал Тосе, чтобы успокоилась.

Не тут-то было. Наверное, больше минуты она сидела оцепенев. Молчала. Потом взглянула на обложку - и отшвырнула книжку. Крупные слезинки повисли на ее ресницах. Этого только не хватало-сейчас поплывет пудра, под которой она напрасно пыталась скрыть веснушки. С луны она, что ли, свалилась? Какое ей дело до растяпы посреди рельс - дурака, которого я сам же и придумал?

– По-моему, совершенно обоснованное положение,- начал я как можно рассудительней.- Всякий, кто переходи г через линию, обязан посмотреть, не видно ли поезда. Зазевался - сам виноват.

Видимо, мои слова не доходили до сознания - у Тоси по-детски задрожали губы, и слезы промыли первые дорожки в слое пудры.

– Никак нельзя ему тормозить в это время,-убеждал я.- У него за спиной состав. Из-за одного раззявы может случиться катастрофа. Может погибнуть не один человек... Сколько пассажиров бывает в поезде?
– обратился я к Толику за подмогой, но он промолчал.- Человек пятьсот, не меньше,- решил я.Пятьсот - и один!

Цифры - это очень убедительно. Когда начинают говорить языком цифр, спорить невозможно. Но Тося, видимо, не умела мыслить логично.