Прерванная жизнь
Шрифт:
Спустившись вниз, я беру «Спрайт» из холодильника и выливаю половину в стакан, полный льда. Затем беру антифриз из гаража и заполняю другую половину стакана ядом.
Я беру этот коктейль в сарай на заднем дворе, где новая девушка ждет меня. Морщины образуют складки в углу моего рта, когда я открываю дверь и вижу ее тень в углу комнаты, где оставил ее прикованной цепями к стене.
— Не бойся, — мой голос едва громче шепота, но все еще грозный.
Она шарахается от меня, пока подхожу к ней.
— Я допустил ужасную
Мое тело протестует в ярости, когда сижу на полу рядом с ней, но я хочу, чтобы она мне доверяла. Я снимаю наручники с ее запястий, и девушка сразу трет их пальцами.
— Я хочу загладить свою вину, прежде чем позволю тебе уйти.
Она кивает головой и, как хорошо обученная собака, берет стакан из моей протянутой руки.
— Я никому не скажу, — ее глаза, переполненные надеждой, ищут мои.
Продолжаю улыбаться, чтобы и дальше успокоить ее.
— Клянусь, я не буду. Только, пожалуйста, отпустите меня.
— Я хочу, — двигаюсь вперед и беру одну из ее холодных рук в свои, не желая с ней расставаться, и предлагаю стакан со «Спрайт».
Она отодвигается от меня.
— Но, во-первых, тебе нужно набраться сил, — пододвигаю стакан.
После секундного колебания она подносит его к носу и нюхает.
— Если ты будешь в состоянии выпить это, то я принесу тебе еды. Ты же хочешь этого, не так ли? — я говорю спокойно, как если бы успокаивал младенца.
Она кивает и подносит стакан к губам, делая глоток. Вздыхает, когда холодная жидкость попадает в ее сухой рот, и поднимает стакан выше, принимая огромными глотками свою маленькую порцию смерти.
— Хорошая девочка, — целую ее в лоб, как много раз делал с Эрикой раньше, и вдыхаю ее едва ощутимый запах, таким образом я могу помнить о ней все, прежде чем она уступит неизбежности.
— Расскажи мне немного о себе, — говорю я после того, как забираю у нее стакан, и ставлю его рядом с собой на пол.
Желанные мурашки бегут по всему телу. Я хочу наблюдать, как она ускользает от реальности. Чтобы это началось, потребуется всего тридцать минут.
— Мы просто поговорим немного. Как только я узнаю, что ты можешь удержать «Спрайт» внутри, я принесу тебе немного супа. Хочешь куриного супа? — спрашиваю я.
Она неохотно кивает головой.
— Хорошо. Хорошая девочка. После того, как ты поешь и немного отдохнешь, ты будешь свободна и сможешь пойти домой.
— Мне бы хотелось этого, — девушка снова кивает. — Спасибо.
Она начинает рассказывать мне о своем отце, брате и собаке.
Что за дерьмо?
Спустя сорок минут ее глаза начинают тускнеть, в то время как речь становится нечленораздельной.
Один раз она облизывает губы, два раза, три.
— Можно мне немного воды?
— Нет, — качаю головой, радуясь, что она начала путь к своей гибели.
Если бы мне
Мне это нужно. Мне нужно смотреть, как ухудшается ее состояние. Мне нужно видеть ее глаза, когда она поймет, что смерть пришла за ней. Это единственный шанс сохранить здравый рассудок.
До встречи с Эрикой я обижал беззащитных животных, маленьких детей — всех тех, кто не смеет проронить ни слова в мой адрес. Потом я встретил ее, и все изменилось. Я хотел быть для нее лучшим мужчиной. У нее это легко получилось, и вдруг я почувствовал то, о чем не знал: я был способен на любовь, сочувствие, беспокойство. После несчастного случая все снова изменилось. Причинить вред невинному было недостаточно. Мне пришлось ударить провинившегося. И когда она оставила меня...
— Теперь вы позволите мне уйти? — из ее глаз текут слезы, изо рта — слюни.
— Нет, — я улыбаюсь, вглядываясь в ее растерянное лицо.
— Но... но вы сказали... — умолкает она, глаза проясняются от понимания происходящего лишь на секунду, прежде чем ее голова падает набок, и она закрывает глаза. — Я не могу... — ее желудок скручивает спазмом и ее рвет. Она протягивает трясущуюся руку ко рту и вытирает его, там, где желчь растекается в уголках ее губ, и открывает глаза, чтобы посмотреть на свои влажные пальцы. Тяжело дыша, девушка прислоняет голову к стене и закрывает глаза.
— Я хочу домой, — хнычет она.
— Не сегодня.
Зная, что она не может сбежать, я оставляю ее развязанной в сарае и укрываю нас обоих одеялом.
Это будет долгая ночь.
Утро наступает с потоком солнечного света, пробивающегося сквозь щели двери сарая. Я с сожалением встаю, чтобы позаботиться об Эрике. Дыхание девушки стало тяжелым, и она больше не пытается говорить. Перед тем как уйти, я становлюсь на колени перед ней и хватаю ее запястье руками, чтобы ощутить пальцами слабое сердцебиение.
Я беру ее спящее лицо в руку и улыбаюсь ей.
— Ты скоро будешь дома, — обещаю я. — Но пока нет. Моей девочке нужен ее завтрак.
Я встаю и подхожу к двери, крадя один последний взгляд, прежде чем направляюсь домой. Не желая брать на себя больше, чем нужно, достаю миску и заполняю ее хлопьями. Хотя Эрика всегда хочет молоко с хлопьями, я подаю ей их сухими, так что мне не придется убирать беспорядок, который она и без этого устроит.
Я спешу наверх, с шумом открывая дверь, и кричу, чтобы разбудить ее. Эрика пугается, ее глаза открываются, она смотрит на меня стеклянным взглядом от тяжелой дозы снотворного, которое я дал ей прошлой ночью. Я должен дать ей больше, чтобы мне не пришлось оставить девушку в покое в сарае до наступления ночи.