Прерванный поцелуй

Бычков Юрий Александрович

Тот прерванный поцелуй – дорогого стоит…

Ах, если бы не случилось тридцать лет тому назад нечаянной встречи с Людмилой Васильевной Марсановой? Если бы не соловьиный концерт и прерванный поцелуй?!

Многострадальный дом Васильчиковых-Гончаровых до реставрации. Теперь – филиал мелиховского музея-заповедника А.П. Чехова

Кто знает, чем бы кончилась история лопасненского дома Васильчиковых? Его в девяностых годах и поджигали и разоряли. Вполне могли «хозяйственные» граждане растащить дом по камешку, по кирпичику, как растащили они многочисленные каменные постройки и службы богатого имения Васильчиковых-Гончаровых, о чём сегодня приходится горько сожалеть. Очень бы они пригодились филиалу мелиховского музея, дому Васильчиковых, называемому в народе Пушкинским гнездом.

Слава

Луговы,

Софья Ивановна и Пётр Липатович, воскресным летним солнечным днём, взяв меня за руки, она за правую, он за левую, прогуливают племянника по аллеям Центрального парка. На входе мне, сущему малышу (от горшка два вершка), показалась великаншей из сказки прохлаждающаяся среди фонтанов бронзовая «Девушка с веслом». Небесное светило, которому мы всем обязаны, жарило нещадно. Дублёры-родители купили мне и себе сплошь облитое шоколадом мороженое «эскимо». Название этого прелестного продукта от обитающих за Полярным кругом эскимосов, народа, не боящегося холода. Сидим на скамейке – уплетаем мороженое, я от радости болтаю ногами и дивлюсь на высоченную, стройную, могучую бронзовую спортсменку. Из репродуктора льётся бодрая музыка.

Соне и Пете кажется, что мне интересно будет в королевстве кривых зеркал. Они ведут не искушённого в тайнах оптического обмана мальчугана в комнату смеха. Прихотливо изогнутые зеркала искажают, уродуют человеческие лица и фигуры. Параболическая форма зеркального стекла в несколько раз сокращает и без того мой малый рост – расплюснутое по грязному, затоптанному полу существо пугает, расстраивает меня, и я реву. Тотчас покидаем невесёлый дощатый дом. Меня больше привлекает другой аттракцион – чёртово колесо. Почему оно чёртово? Может, в память о кузнеце Вакуле, которого волшебным образом чёрт в повести Гоголя несёт по поднебесью прямо во дворец царицы за черевичками. В раскачивающейся кабине мы оказываемся в высшей точке подъёма под облака. Облаков нет, и мы обозреваем чётко распланированные просторы Центрального парка культуры и отдыха, серебрящуюся ленту Москва-реки, лодки с людьми на пруду под нами, а чуть дальше лес – в нём домики, беседки, скамьи, ровные дорожки.

Памятный поход в ЦПКО предвоенного времени сливается в сознании с ремаркой, пояснением, открывающим первую картину первого действия пьесы Виктора Гусева «Слава». В 1948 году драматическая студия при Лопасненском районном доме культуры купалась в «Славе». В ремарке много пересечений с тем, что отложилось в моей памяти и памяти людей старшего поколения. Центральный парк был, как нынче принято говорить, визитной карточкой столицы – сверкал казовой, парадной стороной, приметами нового времени, громким радио например, и в то же время традиционном для этого зеленого, лесистого берега Москва-реки лирической составляющей. Зелёный театр «Шестигранник», Нескучный сад, Пушкинская набережная – от одних названий голова кружится.

ЦПКО предвоенного времени

Итак, ремарка.

«Парк культуры и отдыха». Беседка. Вид на Москву-реку. Вечер. Огни лодок, звёзды. Далёкая музыка парка. В беседке громкоговоритель. Он пока молчит». Романтический пассаж: с китчем – громкоговоритель в беседке. Драматург непринуждённо в знакомой многим и многим его современникам атмосфере представляет главных героев пьесы: их реплики словно прелестный дуэт из музыкальной комедии.

Герои пьесы «Слава» – Василий Мотыльков, инженер-сапёр, и его невеста Лена Медведева, лётчица военно-инженерного института, впервые предстают перед зрителями на аллеях Центрального парка. В их фамилиях авторское весёлое озорство: Мотыльков – роет землю, он сапёр, Медведева – лётчица, она парит в облаках.

Лена:

Уф, я устала!

Мотыльков:

Прошу вас, посидите,Товарищ будущая жена.Скамья. Природа. Громкоговоритель.Значит – гарантирована тишина.

Лена:

Москва красивая.

Мотыльков:

Вечер к лицу ей.

Лена:

В домах за рекою огни зажглись.

Мотыльков:

Люди работают.

Лена:

Смеются.

Мотыльков:

Танцуют.

Лена:

И

все это вместе называется жизнь.

Это лирический запев, а далее пронизанный самоиронией и обожанием невесты дуэт Мотылькова с весьма самодовольной, плоховато слышащей его лётчицей Еленой Медведевой.

Лена:

Завтра полёты.

Мотыльков:

А когда их нету?Жизнь моя, ты пройдёшь одиноко!Буду в земле тебя коротать.Ведь Лена – лётчица. Птица. Сокол.И как таковой позабудет крота.

Лена:

А разве ты крот?

Мотыльков:

Безусловный и очевидный.Тыс ветром заводишь заоблачный спор.А я? Да мне и признаться стыдно.Ведь, если вдуматься, кто я? Сапёр.Ну, я подрывник. Я взрываю скалы.Но это ведь проза. Пришёл и взорвал.

Тут острый момент – лётчица натягивает вожжи, начинает над ним насмешничать, жених её раздражает тем, что прикидывается маленьким, жалким!

Лена:

Да, не такого я в жизни искала.

Мотыльков:

Тебе как минимум нужен шквал.Ты вырвалась вверх из земного плена,Ты слышишь тучи громовой клич.А я? Я самый обыкновенный,Ничем не отмеченный в жизни москвич.Лётчица, кто я с тобою рядом?Крошка. Мелочь. Ну прямо хоть плачь.

Время событий, трактуемых в пьесе, – середина тридцатых годов, время героев-лётчиков, героинь-лётчиц. Снявшие со льдины челюскинцев лётчики Леваневский, Ляпидевский, Слепнёв, Молоков, Каманин, Водопьянов, Доронин стали первыми героями Советского Союза. В составе военно-воздушных сил и гражданской авиации с начала тридцатых годов заявляют о себе талантливые, бесстрашные лётчицы. Им посвящают песни и стихи («Всё выше, выше и выше стремим мы полёт наших птиц…»). В «Славе» Виктора Гусева – предощущение свершений: перелётов Севастополь – Архангельск Полины Осипенко, Москва – Комсомольск-на-Амуре Валентины Гризодубовой, Полины Осипенко, Марины Расковой. Взгляд Мотылькова на Лену снизу вверх оправдан. Покорителей неба боготворили. Москва шумно встречала героев после завершения легендарных перелётов. Инженер-подрывник Мотыльков наверняка мог так ревновать – ревновать к небу. А Лене ничего не оставалось, как насмешничать.

Лена:

Новое в зоологии. Крот-оратор.И даже не оратор, крот-трепач.

Мотыльков:

Шутки в сторону, Ленка!Лишь только в небоТы улетаешь – я сам не свой.Что б я ни делал, где бы я ни был,Я поднимаюсь вслед за тобой.Я невидимкой делаюсь, таю,Мчусь. Подо мной города, поля.Я вокруг твоего самолёта летаю,Как вокруг солнца летает земля.

Лена:

Не замечала.

Мотыльков:

Где ж тут заметить!