Пресса
Шрифт:
– Чтобы показать тебе свою квартиру, свою ванную, свои нижние юбки? Так?
– У нее не квартира, а собственный дом, притом великолепный, и не где-нибудь, а на Грин-стрит, в Парк-Лейне. И ванна у нее - не ванна, а мечта, из мрамора и серебра, прямо экспонат из коллекции Уоллеса - не скрою, я тоже видела; а уж нижние юбки - в первую очередь; и это такие юбки, которые тем, кто их носит, показать не стыдно: есть на что посмотреть. И деньгами - судя по ее дому и обстановке, да и по внешности, из-за которой у нее, бедняжки, бездна хлопот, - Бог ее, без
– Косоглазая?
– с сочувствием спросил Байт.
– Страшна, как смертный грех; ей просто необходимо быть богатой; меньше чем при пяти тысячах фунтов такого уродства себе позволить нельзя. Ну а она, в чем я убедилась, может себе что угодно позволить, даже вот такой носище. Впрочем, она вполне-вполне: симпатична, любезна, остроумна - словом, великолепная женщина, без всяких скидок. И они вовсе не помолвлены.
– Она сама тебе так сказала? Ну и дела!
– Это как посмотреть, - продолжала Мод.
– Ты и не подозреваешь, о чем речь. А я, между прочим, знаю: с какой стороны посмотреть.
– Значит, тем более: ну и дела! Это же золотая жила.
– Пожалуй. Только не в том смысле, какой ты сюда вкладываешь. Кстати, никакого интервью она давать мне не стала - совсем не ради того меня приняла. А ради того, что куда важнее.
Байт без труда догадался, о чем речь:
– Того, к чему я причастен?
– Чтобы выяснить, что можно сделать. Ей претит его дешевая популярность.
У Байта просветлело лицо.
– Она так и сказала?
– Она приняла меня, чтобы мне это сказать.
– И ты еще не веришь мне, что "жаворонки прилетели". Чего еще тебе нужно?
– Ничего мне не нужно - к тому, что есть; ничего, кроме одного: помочь ей. Мы с ней подружились. Она понравилась мне, а я - ей, - заявила Мод Блэнди.
– Прямо как с Мортимером Маршалом.
– Нет, совсем не как с Мортимером Маршалом. Я с ходу схватила, какая мысль у нее возникла. У нее возникла мысль, что я могу помочь ей - помочь в том, чтобы заставить их замолчать о Биделе, и для этой цели - так ей, видимо, кажется - я к ней просто с неба свалилась.
Говард Байт слушал, но, помедлив, вставил:
– Кого их?
– Как кого? Мерзкие газетенки - твою разлюбезную прессу, о которой мы с тобой все время толкуем. Она хочет, чтобы его имя немедленно исчезло с газетных страниц - немедленно.
– И она тоже?
– удивился Байт.
– Значит, и ее трясет от страха?
– Нет, не от страха, - вернее, не тогда, когда я последний раз ее видела. От отвращения. Она считает, что все это слишком далеко зашло, и хотела, чтобы я - женщина честная, порядочная и по уши, как она полагает, сидящая в газетном деле - прониклась ее чувствами. И теперь, при наших с ней отношениях, я таки прониклась, и думается, если удастся здесь что-то исправить, мне это будет не в укор. А ты мешаешь исправить и тем самым режешь меня без ножа.
– Не бойся, дорогая, - отвечал он, - кровью я тебе истечь не дам и до смерти не зарежу.
– И тут же изобразил, как
– Значит, по-твоему, она вряд ли знает?..
– Что знает?
– Ну, о том, что могло и дойти. О его бегстве.
– Нет, она не знала... наверняка не знала.
– И ни о чем таком, что делало бы его бегство вероятным?
– То есть о том, что ты назвал непонятной причиной? Нет, ничего такого она не говорила. Зато упомянула, и в полный голос, что он сам в ужасе - или делает вид, будто так, - от того, как ежедневно треплют его имя.
– Это ее слова, - спросил Байт, - что он делает вид?..
Мод уточнила:
– Она чувствует в нем - так сама мне сказала - что-то смешное. Вот такое у нее чувство, и, честное слово, мне как раз это в ней и нравится. В общем, она не вытерпела и поставила условие: "Заткните им рот, - сказала она, - тогда поговорим". Она дала ему три месяца, но готова ждать все шестъ. И вот тем временем - когда он приходит к тебе - ты помогаешь им орать во всю глотку.
– Пресса, детка, - сказал Байт, - сторожевой пес цивилизации, а на сторожевых псов - тут ничего не поделаешь - бывает, находят приступы бешенства. Легко сказать: "Заткните им глотки"; бегущего зверя окриком не остановишь. Ну, а миссис Чёрнер, - добавил он, - и впрямь персонаж из сказки.
– А что я сказала тебе на днях, когда ты, пытаясь найти обоснование его поступкам, выдвинул предположение - чистая гипотеза!
– что дело в такой женщине, какой она, по-твоему, должна быть? Гипотеза претворилась в жизнь, с одной только поправкой - в жизни все оказалось сложней. Впрочем, не в этом суть.
– Она искренне отдавала ему должное.
– В тебе говорило вдохновение.
– Прозрение гения!
– Как-никак, а он догадался первым, но тут еще кое-что оставалось невыясненным: - Когда ты виделась с нею в последний раз?
– Четыре дня назад. Наша третья встреча.
– И даже тогда она не знала всей правды?
– Я же не знаю, что ты называешь всей правдой, - отвечала Мод.
– То, что он - уже тогда - стоял на перепутье. Этого вполне достаточно.
– Не думаю.
– Мод проверяла себя.
– Знай она это, она была бы очень расстроена. Не могла не быть. А она не была. И сейчас вовсе нe выглядит огорченной. Но она - женщина своеобычная.
– М-да, ей, бедняжке, без этого не обойтись.
– Своеобычности?
– Нет, огорчений. И своеобычности тоже. Разве только она забьет отбой.
– Он осекся, но тут было еще о чем поговорить.
– Как же она, видя, какой он непроходимый осел, все же согласна?
– Об этом "согласна" я и спрашивала тебя месяц назад, - напомнила Мод.
– Как она могла согласиться?
Он совсем забыл, попытался вспомнить:
– И что же я сказал тогда?
– В общем и целом, что женщины - дуры, ну и еще, помнится, что он не-отразимо красив.
– О да, он и впрямь неотразимо красив, бедненький, только красота нынче в загоне.