Пресса
Шрифт:
Она обещала прислать верстку, но дальше машинописного экземпляра дело не продвинулось. Если бы она владела квартирой в Эрлз-Корт-Роуд, украшенной - только в гостиной - восьмьюдесятью тремя фотографиями, все как одна в плюшевых рамках, и была бы розовой и сияющей, налитой и по горло сытой, если бы выглядела по всем статьям - как не упускала случая вставить, когда хотела, не впадая в вульгарность, определить кого-нибудь занимающего завидное место в социальной пирамиде, - "неоспоримо благородной", если бы на ее счету числились все эти достижения, она была бы совершенно равнодушна к любым прочим сладостям жизни, сидела как можно крепче на своем месте, сколько бы ни мотало весь окружающий мир, а по воскресеньям молча благодарила бы свою звезду и не тщилась различать модели "Кодака" или отличать "почерк" одного романиста от
– молящими глазами, которые теперь отнюдь не казались ей умными; хотя это тоже не имело значения. А пока она разбиралась в своих впечатлениях, появился Говард Байт, и ее уже подмывало увернуться от своего благодетеля. Другой ее приятель тот, что только что прибыл и, видимо, дожидался момента, когда удобно будет с ней заговорить, мог послужить предлогом, чтобы прервать беседу с любезным джентльменом, прежде чем тот разразится попреками - ах, как она его подвела! Но себя она не в пример больше подвела, и на языке у нее вертелся ответ - не ему бы жаловаться. К счастью, звонок возвестил конец антракта, и она облегченно вздохнула. Публика хлынула в зал, и ее camaradе* - как она при каждом удобном случае величала Говарда - исхитрился, переместив нескольких зрителей, усесться с ней рядом. Oт него исходил дух кипучей деятельности: поспешая с одного делового свидания на другое, он смог выкроить время лишь на один акт. Остальные он уже посмотрел по отдельности и сейчас заскочил на третий, сглотнув прежде четвертый, чем лишний раз показал ей, какой настоящей жизнью он живет. Ее - была лишь тусклой подделкой. При всем том он не преминул поинтересоваться: "Кто этот твой жирный кавалер?" - и тем самым открыто признал, что застал ее при попытке сделать свою жизнь поярче.
– Мортимер Маршал?
– повторил он эхом, когда она несколько сухо удовлетворила его любопытство.
– Впервые слышу.
– Этого я ему не передам, - сказала она.
– Только ты слышал. Я рассказывала тебе о своем визите к нему.
Говард задумался - что-то забрезжило.
– Ну, как же. Ты еще показала мне, что тогда соорудила. Помнится, у тебя прелестно получилось.
– Получилось? Да ничего ты не помнишь, - заявила она еще суше.
– Я не показывала тебе, что соорудила. Ничего я не соорудила. Ничего ты не видел, и никто не видел. И не увидит.
Она говорила вибрирующим полушепотом, хотя действие еще не началось, и он невольно уставился на нее, что еще сильнее ее задело.
– Кто не увидит?
– Никто ничего. Ни одна душа во веки веков. Ничего не увидят. Он безнадежен, вернее, не он, а я. Бездарь. И он это знает.
– Ох-ох-ох!
– добродушно, но не слишком решительно запротестовал молодой человек.
– И об этом он как раз сейчас вел речь?
– Нет, конечно. И это хуже всего. Он до невозможности благовоспитан. И считает, что я что-то могу.
– Зачем же ты говоришь, будто он знает, что ты не можешь?
Ей надоело, и она отрезала:
– Не знаю, что он знает... разве только, что хочет быть любимым.
– То есть? Любимым тобою?
– Любимым необъятным сердцем публики... говорить с ней через ее естественный рупор. Ему хочется быть на месте... скажем, Бидел-Маффета.
– Надеюсь, нет!
– угрюмо усмехнулся Байт.
Его тон насторожил Мод.
– Что ты хочешь сказать? На Бидел-Маффета уже надвигается? Ну, то, о чем мы говорили?
– И так как он лишь уклончиво взглянул на нее, любопытство ее разгорелось: - Уже? Да? Что-нибудь случилось?
– Да, предурацкая история - нарочно не придумаешь... после того, как мы виделись с тобой в последний раз. Все-таки мы с тобой молодцы: мы видим. И то,
– Значит, и впрямь началось? Ты это имеешь в виду?
Но он имел в виду только то, что сказал.
– Он снова мне написал: хочет встретиться. Договорились на понедельник.
– А это не прежние его игры?
– Нет, не прежние. Ему нужно выудить из меня - поскольку я уже бывал ему полезен, - нельзя ли что-либо сделать? On a souvent besoin d'un plus petit que soi. [2] Ты пока ни гу-гу, и мы еще не такое увидим.
С этим она была согласна; только от манеры, в которой он свою мысль выразил, на нее, видимо, повеяло холодом.
– Надеюсь, - сказала она, - ты по крайней мере будешь вести себя с ним пристойно.
– Предоставлю судить тебе. Сделать ведь ничего нельзя - время безвоз-вратно упущено. Я, конечно, не стану его обманывать, разве, пожалуй, чуть-чуть развлекусь на его счет.
2
II От человека часто требуют больше, чем он есть сам (фр.).
Скрипки еще звучали, и Мод, немного помедлив, шепнула:
– Все-таки ты им кормился. То есть ты ими кормишься - им и eму подобными.
– Совершенно верно... а потому терпеть их не могу.
Она снова помедлила:
– Знаешь, не надо бросаться хлебом своим насущным, да еще с маслом.
Он вперил в нее взгляд, будто словил на намеренном и малоприятном, мягко говоря, назидательстве:
– Вот уж чего я ни в каких обстоятельствах не делаю. Но если хлеб наш насущный - пробивать дорогу всем и каждому, то в наших же интересах не давать им вертеть собой. Не им толкать меня туда-сюда, сегодня так, завтра этак. Попался - пусть сам и выкручивается. А для меня удовольствие смотреть, сумеет ли.
– А не в том, чтобы ему, бедняге, помочь?
Но Байт был совершенно непреклонен:
– Черта лысого ему поможешь. Он с первого своего младенческого писка признает лишь один вид помощи - чтобы о нем эффектно - словцо-то какое, пропади оно пропадом - сообщали публике, а другая помощь ему ни к чему. Так что прикажешь делать, когда теперь нужно все это, напротив, прекратить, когда нужен особого рода эффект - вроде люка в пантомиме, куда наш голубчик исчезнет, когда потребуется. Сообщить, что он не хочет, чтобы о нем сообщали, - не надо, не надо, пожалуйста, не надо? Ты представляешь себе, как великолепно это будет выглядеть в наших газетах? А в заголовках американ-ских газет? Нет, пусть умрет так, как жил, - Газетным Кумиром на Час.
– Ах, - вздохнула она, - все это безобразно.
– И без всякого перехода: - Что же, по-твоему, с ним случилось?
– Что, собственно, ты хочешь знать? Какие безобразные подробности тебя интересуют?
– Я только хотела бы знать: по-твоему, он и впрямь попал в большую беду?
Молодой человек задумался:
– Вряд ли все сразу у него пошло прахом - нет. Пожалуй, дама, на которой он собрался жениться, к нему переменилась - не более того.
– Как? Я думала - при той куче детей, вокруг которых столько шума, - он уже познал брачные узы.
– Естественно, иначе как бы он мог устроить такой бум вокруг болезни, смерти и похорон этой бедной леди, своей жены. Разве ты не помнишь? Два года назад. "Как нам дали понять, сэр А. Б. В. Бидел-Маффет, кавалер ордена Бани, член парламента, настоятельно просит не посылать цветы на гроб его покойной супруги, досточтимой леди Бидел-Маффет". И тут же, на следующий день: "Мы уполномочены заявить, что повсеместно господствующее мнение, будто сэр А. Б. В. Бидел-Маффет возражает против возложения цветов во время погребального обряда при захоронении его покойной супруги, досточтимой леди Бидел-Маффет, зиждется на неверном истолковании личных взглядов сэра Бидел-Маффета. Многочисленные и разнообразные цветы и венки, доставленные на Куинз-Гейт-Гарденс, явились неоценимым источником удовлетворения, насколько это возможно в его обстоятельствах, для убитого горем джентльмена". И новый виток на следующей неделе: несколько неизбежных строк под соответствующим заголовком - замечания убитого горем джентльмена на тему о цветах на похоронах как обычае и прочем, высказанные им под сильным давлением, быть может, не всегда уместным, со стороны молодого растущего журналиста, всегда жадного до правдивого слова.