Престидижитатор Сталина

Номен Квинтус

— Вам, Ваше Величество, неточно слова мои передали. По пятнадцати рублей мне дает не каждый мужик, а мастеровой, мною выученный. И не в год, а в день. Мужик же чистого дохода хорошо если рублей сто в год даст.

— Если ты через пять лет с каждого государственного крестьянина сможешь дать казне хотя бы по десять рублей…

Канкрин сдавленно хрюкнул:

— Николай Павлович, ты хочешь чтобы молодой граф через пять лет бюджет вдвое в одно лицо увеличил? Уж на что я до денег жаден…

— Мужиков сколько? — поинтересовался я. — И земли сколько и где?

— Вот видишь, Егор

Францевич, юный граф задачу понял, осознал и готов ее исполнить. И ведь исполнит! А вот чем нам его за это наградить, я даже и не знаю… пока. Но через пять лет мы и это решим. Значит, берешься, граф?

— Так сколько?

— Всего людей, считая с бабами и детьми, примерно девятнадцать миллионов, — пробурчал Канкрин. — Земель соответственно, а если нужда будет — и обоснование этой нужды, — это он особо голосом выделил — то казенных земель в России в достатке, — потом что-то вспомнил и добавил: — а при особой нужде и с владельческой землей, думаю, разберемся.

— Тогда последний вопрос: каковы сейчас доходы казны от этих миллионов мужиков?

— Тьфу! — в сердцах Егор Францевич только что на пол не плюнул, — слёзы одни, а не доходы! В прошлый год собрали почти сорок два миллиона.

— То есть небольшой, но доход, все же есть. Тогда договариваемся так: я берусь управлять казенными землями и казенными крестьянами, но не всеми сразу — чтобы уж совсем казну не разорять — а, скажем, по два-три миллиона душ в год на себя переводить буду. И за тех, что под управление беру, спустя два года начну выплачивать в казну по десять рублей в год. Получится быстрее — хорошо, не получится — значит лет за десять вопрос закрою. Но за это…

— Денег в казне нет! — только что не вскричал Канкрин.

— Ну, Егор Францевич, я хоть слово о деньгах сказал? То есть сказал, что в казну их класть буду, а не брать, хотя и не сразу. Но чтобы мне их туда класть, причем, как я понимаю, чем больше, тем лучше — а в свой карман любые доходы от казенных крестьян я точно класть не буду ибо чревато — мне потребуются две вещи. Точнее все же три. Первое: право строить железные дороги везде, где сочту это нужным. Второе: право добывать ископаемые различные где угодно. И третье, но это безусловное мое право — передать под мое управление всю внешнюю торговлю.

— А вот это ты, граф, не лишку ли хватил?

— А вот нет. Я буду скупать весь товар у всех купцов, которые его собираются за рубеж продавать. Скупать на рубли, и цену платить ту же, что и иностранцы предложат, так что купцам убытку с этого не будет. А продавать я иностранцам все это буду даже дешевле…

— Продолжайте, граф, продолжайте, — Николай разве что в голос не рассмеялся.

— Но вот жадный министр финансов, Егор Францевич Канкрин, обложит всю зарубежную торговлю вывозными пошлинами. Достаточными, чтобы казна от временной утраты доходов с мужиков не пострадала. Причем пошлины эти пусть платят покупатели!

— А тебе-то какая с этого выгода будет? — поинтересовался Николай.

— Мне? Я из дешевого сырья, которое иностранцам не достанется, сделаю на фабриках товар дорогой.

— А почему это сырье иностранцам не достанется?

— Цену я как бы объявлю и низкую, но с пошлиной-то оно окажется куда

как дороже прежнего. Вот им и не достанется, а в России будет чем заводы и фабрики обеспечивать.

— А юноша по-государственному мыслит, — заметил Николай, повернувшись к министру финансов. — И даже не могу понять, в чем тут подвох… Продолжайте, граф.

— Подвох в том, что нет у меня этих заводов и фабрик. Мужики-то все здания быстро выстроят, а вот нужные машины в здания поставить быстро у меня не получится. Однако, имея монополию на внешнюю торговлю, я и иностранные машины быстро закуплю, потому как именно мне зарубежцы будут все лучшее предлагать чтобы друг друга обскакать и с русского рынка хоть каких-то денег получить — а уж обучить мужиков, точнее отроков мужицких на машинах этих работать я точно смогу: у меня школа уже отлажена. Поначалу мне и тех рабочих хватит, что уже у меня обучение заканчивают, а потом и новых обучу в должных количествах.

— Планы, конечно, у вас грандиозные, но вот исполнение оных… как ни крути, а денег на все ваши преобразования потребуется ох как немало. Не разворуют ли по дороге большую часть?

— У Павлова не разворуют, — подал голос сидящий в уголке Бенкендорф. — Я, конечно, не очень-то и одобряю способы, коими Никита Алексеевич дела ведет, но должен признать, что способы сии весьма действенны. И пока граф не попадется… впрочем, Никита Алексеевич же за всех своих мужиков отвечать не может?

— И каково же будет ваше мнение, Александр Христофорович?

— А чем мы рискуем? Да и доверить управлять имуществами на двадцать миллионов человеку, который только что двадцать миллионов России просто подарил…

— Тридцать подарил, — ухмыльнулся Николай.

— Сорок, — немедленно возразил Канкрин, — Сорок!

— Ну что же герцог, дерзайте. Все бумаги Егор Францевич на неделе подготовит, а…

— Простите, Ваше Величество, граф…

— А указ о присвоении вам титула герцога подготовят уже через пятнадцать минут. Был в России один герцог, но и вы для Державы уже не меньше сделали. И, в отличие от первого, свой карман с государственным не путаете, а даже скорее наоборот. Ладно, на сегодня, думаю, закончим, пойдемте обратно в зал, посмотрим, что нам к ужину предложат москвичи. Ну и герцогиню поздравим…

Та встреча в Кремле четыре с половиной года назад многое изменила в нашей жизни. Наверное, больше всего она изменила в жизни Алёны, ведь герцогинь в России, кроме неё, вообще не было. И в результате только для того, чтобы отвечать отказом на многочисленные письма с приглашениями в гости, ей пришлось нанять целый секретариат. Впрочем, люди там были уже проверенные: значительно подросшие и набравшиеся опыта в редакции «Известий» девочки из Свиньина. А так как опыта они набирались под непосредственным руководством Алёны, то ответы у них получались весьма убедительными. Я случайно один увидел, на приглашение княгини какой-то, и смеялся минут пятнадцать: «К сожалению, ваше приглашение мне принять нет никакой возможности: если принимать хотя бы каждое десятое из тех, что мне сейчас приходят, то вряд ли у меня найдется время даже в ретирадник сходить хотя бы раз в неделю».