Преступление без срока давности
Шрифт:
Голос у бывшего опера был какой-то убитый, да и повод для звонка — горячее желание встретиться — показался Плещееву странным, но как откажешь бывшему сослуживцу, с которым вместе пуд дерьма съеден, боевому, можно сказать, товарищу?
— Через час у паровоза, подходит? — Сергей Петрович вздохнул, положил трубку и, глянув виновато на супругу: — Спасибо, киса, я потом, — принялся одеваться: надо было еще топать на стоянку за машиной.
Неподалеку от святыни, на коей аккурат в канун октябрьских безобразий изволил кочегарить вождь, было многолюдно. Народ, оперевшись на реликвию задом, занимал выжидательную позицию, и легендарное
С тех пор много чего случилось, а главное, паровоз революции давно уже загнали в тупик, и, сгрудившись перед ним, россияне нынче занимались своими делами — курили, ждали кого-то, так что появление Плещеева прошло незамеченным. Только парочка девиц с интересом стрельнула глазенками по усатому лицу Сергея Петровича, ну да что с них взять — гормонально озабоченные дурочки, жертвы акселерации.
Хрусталев уже был на месте — облокотившись о поручень ограждения, он стоял без шапки, и порывистый ветер трепал его седые, стриженные явно не по уставу волосы.
— Здравствуй, Сергей Петрович. — От полковника пахло водкой, но в ответ на плещеевский взгляд он твердо посмотрел ему в лицо красными слезящимися глазами: — Товарища хоронил сегодня, убили его.
Ступина зарыли на Южном, под карканье ворон и матюги пахавших неподалеку «негров». Когда гроб с его телом опустили в вырытую «Беларусью» могилу, послышался плеск воды, и сердце Хрусталева сжалось — нет уж, лучше в крематорий, чем вот так, вплавь… Затем коротко, чтобы не застудить горло, начальство толкануло речь, с грохотом продырявил небо калибр семь шестьдесят две, и под похоронные крики пернатых скорбная церемония закончилась.
По пути в управление Хрусталев приобрел бутылку «Топаза» — литровую, с огурчиком, мать его за ногу — и так набрался у себя в кабинете, что пришлось вызывать машину и ехать домой — служить отечеству в столь прискорбном виде было несовместно.
Пока он отсыпался на диване — прямо в форме, пуская слюни на орденские планки кителя, — снилась ему какая-то гадость. Скрюченное ступинское тело с пятидюймовой заточкой в сердце, окровавленные кроличьи тушки, уроды с мордами, напоминающими генеральскую, и, пробудившись от чувства омерзения, Хрусталев побрел в ванную и долго стоял под холодным секущим дождем. Ну и ну, совершенно неожиданно его вырвало, на глаза вдруг навернулись слезы, и, даже содрогнувшись от глубокого к себе отвращения, он принялся звонить Плещееву. Если бы он сделал это раньше, может быть, и Ступин был бы жив, кто знает.
— Тебя ведь интересует «фараон», — полковник быстро отвел глаза и, оглянувшись, со вздохом показал Сергею Петровичу на обшарпанный бордовый дипломат, — здесь кое-какая фактура по нему, целый отдел пахал две недели. — Заметив, как изумленно расширились плещеевские зрачки, он закурил и, с наслаждением затянувшись, выщелкнул сигарету в урну. — Из-за этого дерьма уже погибли двое, думаю, будет намного больше. А мне, — он снова потянулся за пачкой «Бонда» и неожиданно с яростью смял ее в кулаке, — все это поперек горла. Потому как закон у нас для дураков, а чтобы служить ему, надо быть вообще круглым идиотом. Куда как лучше сразу, без суда и следствия, — наповал, чтобы
Неожиданно подмигнув Плещееву, он поставил дипломат к его ногам, вздохнул и, не прощаясь, медленно поплелся прочь — чувствовалось, что ноги плохо слушаются его.
«Как же все-таки его отчество — Иваныч, Алексаныч?» Так и не вспомнив, Сергей Петрович посмотрел полковнику вслед и, захватив кейс, — «где же мы засветились?» — быстро пошел к машине.
Когда Хрусталев пришел домой, Кнопка, радостно тявкнув, полезла целоваться, а разочарованная в своих лучших чувствах Раиса Ивановна взглянула на мужа сурово:
— Лечить тебя надо, алкаш! — И тут же засобиралась в гости к матери. — Чтобы только рожу твою пьяную не видеть.
«Скатертью дорога. — Полковника с перепоя мучила жажда, и, подавшись на кухню, он сразу же расстроился: — Ну, брат, так не годится. Что это ты не жрешь ничего?»
Действительно, вкуснейший перловый суп в миске Бакса был не тронут, а сам он с понурым видом растянулся на полу и при появлении Хрусталева даже не шевельнулся — тосковал по хозяину.
После смерти Ступина полковник, не колеблясь, взял кавказца к себе, а когда супруга попыталась возразить, так посмотрел на нее, что несчастная Раиса Ивановна ночь не спала, переживая, — надо же, всю жизнь прожила бок о бок с кровожадным зверем и даже не заметила этого.
— Ладно, стая, гулять. — Евгений Александрович напился-таки от души и, почувствовав, как в голове зашумело по новой — правильно говорят, что нельзя лить воду на старые дрожжи, — принялся застегивать на собаках ошейники. — Гадить пора, а ты еще не жрал. — Он подтолкнул Бакса на выход, увернулся от розового Кнопкиного языка и, захлопнув входную дверь, стал спускаться по затоптанным бетонным ступеням.
В подъезде воняло: кто-то из лучших друзей человека, а может, и сам венец мироздания знатно изгадил по-малому пол, и, закрутив покрасневшим носом, — крыса сдохла, что ли, в мусоропроводе? — полковник выпустил воспитанников на улицу.
На пустыре перед домом тоже было безрадостно. Снежное покрывало превратилось в бугристый каток, сплошь усеянный оттаявшим дерьмом, и, спустив собак с поводка, Хрусталев почувствовал себя сапером, который, как известно, ошибается только один раз в жизни. Пока он осторожно переставлял ноги, а Кнопка, повизгивая от восторга, нарезала по желтому льду круги. Бакс уселся на пушистый хвост и, задрав морду к небу, вдруг завыл, протяжно и затравленно, словно попавший в капкан волк.
— Ты-то, шалава, будешь по мне так убиваться в случае чего? — Вытащив из кармана щетку, Хрусталев с чувством обиходил терьершу, потом шагнул было к кавказцу, но, увидев выражение его глаз — «отвали, дядька, не до того», — двинулся в обратный путь. — Хищники, домой.
Ему вдруг отчаянно, до слюнотечения, захотелось есть, особенно чего-нибудь солененького, настоящей астраханской сельди, со спинкой в два пальца толщиной. Полковник ускорил шаг — наплевать, и так живем по уши в дерьме.
— Вперед, зверье. — Он запустил собак в подъезд, следом за ними поднялся к себе на четвертый, явственно представляя, как сейчас вытащит из холодильника запотевшую банку; щелкнул простецким французским замком — один хрен, брать нечего. — Кнопка, стоять, лапы будем мыть. — Дождавшись, пока собаки зашли внутрь, полковник переступил порог и, захлопнув дверь, потянулся к выключателю. — А к селедочке мы лука порежем…