Преступление без срока давности
Шрифт:
Швырк — пес был опытен и бросился внезапно, даже не сжавшись перед прыжком. Просто тело его вдруг повисло в воздухе, а слюнявая пасть стремительно придвинулась к майору, чтобы вцепиться ему прямо в глотку — и привет…
Шалаевский был категорически против, рука его рефлекторно метнулась навстречу, сработала мышечная память, и яростный хрип сразу же сменился жалобным повизгиванием, полным боли и предсмертной тоски, — острая сталь глубоко распорола собачье брюхо. «То-то, милый, не на того прыгать решил». Вытерев нож о вставшую дыбом шерсть, Майор собрался было идти дальше,
Собственно, вопрос был чисто риторический, Лаврентий Павлович прекрасно знал, что предстояло ему общение с «куклой». Между прочим, иногда весьма неприятное. «Кукла» — это человек, приговоренный к высшей мере социальной защиты, проще говоря, к расстрелу. Тех, кто стар, болен или знает много, отправляют на небеса без промедления. Ну а сильных да крепких и перед смертью используют для укрепления могущества любимого отечества. Кого как: одних — по медицинской части, других — в военной промышленности, третьи же доживают свой век «куклами». Живыми снарядами для битья, правда, иногда очень опасными. Терять «кукле» нечего, может запросто шею свернуть, и потому-то поединки с ней гораздо полезнее обычных тренировочных боев с партнерами, где риск сведен до минимума. Подобным образом тренировались и раньше-в ЧК, НКВД, СМЕРШе, так что славные традиции продолжают жить.
«Интересно, что сегодня на обед?» Вспомнив вчерашнюю окрошку, холодненькую, с языком и копченой колбаской, Шалаевский ощутил усиленный прилив слюны, свернул по коридору направо и, оказавшись у небольшого, забранного сеткой вольера, тут же забыл о прелестях гастрономии. «Ну, бля, и лось».
Его уже ждали, у решетчатой двери томился старший лейтенант со «стечкиным» на изготовку, а в клетке размещался шкафообразный молодец — «кукла», приготовленная на его, майорову, потребу. Сразу видно, не подарок, килограммов на двадцать пять тяжелее Шалаевского, в то же время жилистый и сильный, с презрительно-спокойным взглядом серых глаз.
Судя по всему, он давно уже пребывал в статусе «куклы» и, ощущая постоянную угрозу смерти, был готов продать свою жизнь по самой дорогой цене.
«Хорошее лицо у него, не суетливое. — Майор захлопнул за собой дверь и, глянув на положение ступней противника, внутренне усмехнулся: — Ага похоже на карате, традиционное».
— Ну давай, сука. — Амбал с ненавистью смерил взглядом неказистого по сравнению с ним Шалаевского и, сжав огромные кулаки, занял позицию ожидания. — Ща мозги-то с говном вместе повыбью…
— Да ладно тебе. — Широко улыбнувшись, майор вдруг плюнул ему в глаза и сразу же нанес тяжелый лоу-кик в нижнюю треть бедра, полностью обездвижив ногу, с ходу добавил мыском сапога в промежность и завершил комбинацию дозированным ударом в челюсть, так, чтобы, ничего не сломав, просто вырубить. — Отдохни немного, родной.
Амбал тяжело грохнулся на
— Ну, сука, урою! — пообещал он.
Тем не менее нога его была никакая, а координация после удара в голову оставляла желать лучшего, поэтому, желая продлить удовольствие, Шалаевский швырнул ему стропорез:
— На, малахольный, только не порежься смотри, — и тут же, глянув на хват, расстроился — так держат нож дилетанты, не имеющие ни малейшего понятия о правильной работе с ним. Только переживал он зря. Амбал, оказавшись на деле далеко не лохом, и не подумал размахивать стропорезом, а, въехав с ходу, что нож «летучий», пакостно оскалился:
— Я тебя самого, гад, порежу. Писец пришел тебе, служивый. — Он сбросил предохранитель и, целя майору в горло, чертом попер на него. — Сейчас, сапог, сдохнешь!
— Стоять, стреляю! — крикнул старший лейтенант, распахнул дверь; щелкнув затвором, вскинул ствол, и в этот миг инстинкт заставил Шалаевского стремительно уйти вниз в сторону.
ф-р-р-р — пущенное с трех метров лезвие рассекло ему ухо и с силой врезалось в ограждение клетки, очередь из «стечкина» прошла впритирку над головой амбала, а майор, хрипя от ярости, уже дробил ему кадык и внутренне аплодировал: «Вот паскуда, чуть не угробил, паразит».
Грузно рухнуло на бетон бездыханное тело, загудели сервомоторы телекамер. Вытащив обойму, старший лейтенант выщелкнул из казенника патрон.
— Доигрались, блин, сейчас начальство пожалует.
— Ладно, не первый и, дай Бог, не последний.
Майору было наплевать, он подобрал влажное на ощупь лезвие, вытер его и, чтобы согнуть пружину, навалился всей тяжестью на рукоять.
— Слушай, а что сегодня на обед, не знаешь?
— Борщ, кура, рыба какая-то в желе, мне не понравилось. — Пожав плечами, лейтенант приложил ладонь к артерии амбала: — Готов, холодный; — И облизнул губы. — А вот пирог яблочный был ничего, с персиковым компотом.
Ответственный дежурный не заставил себя долго ждать.
Взглянув коротко на лейтенанта:
— Отразите все в рапорте, — он тяжело вздохнул и покосился с укоризной на майора. — Опять вы за свое! Ну ведь был же приказ работать с «куклами» бережно, а не устраивать гладиаторские бои. — И, придвинувшись, внезапно обрадовался: — А, вы ранены. Временно отстраняю вас от занятий в связи с необходимостью оказания медпомощи. Следуйте в санчасть. — И на прощание ехидно оскалился: — А сегодня незачет.
«Да и хрен с тобой! — Сплюнув, майор потрогал порезанное ухо и, плотоядно усмехнувшись, зачем-то понюхал выпачканные в крови пальцы. — Как там докторица поживает, не дозрела еще?»
— А, мы, значит, побрились неудачно? — (По случаю жары халат капитанша носила прямо на голое тело, а длинные, черные как смоль волосы заколола пучком на затылке.) — Ничего, Лаврик, сейчас мы тебя заштопаем.
Из себя она была приземистой коротконогой брюнеткой, широкоскулой, с «бунтующим на физиономии татарским игом», однако молодцам-мокрушникам казалась писаной красавицей.