Преступление профессора Звездочетова
Шрифт:
Профессор даже не вскрикнул. Никакой боли он не почувствовал. Проступившая из точечных ранок кровь его была светла и казалась разбавленной водой. Он не торопясь вытащил из щели свою руку вместе с повисшей над нею Мульфой.
Не отрывая зубов Мульфы от своей руки, он левой свободной кистью взял ее череп в свои длинные пальцы и повернул ее так, чтобы глаза животного встретились с его глазами на близком расстоянии.
И как только, словно острие ланцета, взгляд профессора прорезал налитые кровью глаза Мульфы, проникая им
Тогда профессор быстро поднес ее к приготовленному аппарату, приставил ее глаза к окулярам и быстро повернул штепсель справа.
Все еще вздрагивавшее тельце Мульфы вытянулось мгновенно в длину и, обдавая рукав профессора непроизвольно выпущенной мочой, замерло, сразу похолодев и прекратив малейшие движения в мышцах.
«Душа» Мульфы была в аппарате.
Тело Мульфы было лишено ее, сохраняя, однако, течение биологических процессов в тканях и органах и во всей опустевшей форме.
Профессор отодвинул аппарат в сторону, положил тело Мульфы на диван и сел на корточки против него. Нажав себе обеими руками то место, где находится солнечное сплетение нервов, профессор откинул голову назад и стал белым, как покров только что выпавшего снега.
Он совершал самаяму.
С тяжелым стоном, шепча приказания вернуться в срок обратно, он, упав прямо лицом на ковер, разостланный перед диваном, освободил из своего тела свое волевое сознание, проникая им в тело обездушенной Мульфы.
Ровно через полчаса, как того и хотел профессор, длительность самаямы прекратилась и Звездочетов очнулся.
Сознание его вернулось к нему обратно.
Он поднялся с пола, оглянулся с недоумением вокруг, почему-то с радостью посмотрел на себя сверху вниз, убеждаясь в реальной протяжимости своего роста, кому-то горько улыбнулся и подошел к лежавшей все в той же позе, не подававшей никаких признаков жизни Мульфе.
Взяв ее на руки, он снова поднес ее к своему аппарату, вновь приложил окуляры к ее мертвым, стеклянным глазам и, с торжествующей медлительностью, повернул штепсель слева.
Мульфа вздрогнула всем телом, получая свою «душу» обратно, взвизгнула, бешенным движением вырвалась из рук профессора и с громким лаем бросилась к дверям.
На этот раз профессор не стал ее больше задерживать. Он отпер двери, выпустил Мульфу, снова за нею закрыл их на ключ и, чувствуя необычайную слабость и разбитость во всем своем теле, с удовлетворением растянулся на диване, мгновенно заснув крепким, глубоким и нормальным сном очень усталого человека.
VI
Софью Николаевну он позвал к себе только поздно вечером.
Она вошла, как всегда
— Как Мульфа? — спросил профессор.
Отвечая, как о больном, Софья Николаевна сказала:
— Самочувствие нормальное. Аппетит хороший. Перемен никаких не заметно.
— Хорошо. Отнесите ее сегодня к Панову обратно.
— Слушаюсь.
— Мой опыт удался, — сказал профессор, глядя в окно на проходящего мимо газетчика.
— Вы довольны?
— Я на пути к познанию бога. Сегодня ночью я соберусь с мыслями и занесу в дневник те, хотя и смутные, но все же сохранившиеся у меня воспоминания от того времени, когда я был собакой.
Софья Николаевна вздрогнула.
— От вашей жены есть телеграмма, — сказала она. — Ольга Модестовна приезжает послезавтра вечером.
— А!.. Это очень важно.
И вдруг, отрывая свой взгляд от окна, профессор сухо и коротко отрезал.
— Сейчас мимо окна проходил газетчик… мимо… впрочем, это не то. Завтра утром будьте готовы к жертве. Завтра утром — опыт над вами…
Софья Николаевна до крови укусила себе палец и ответила, переводя дыхание, спокойно и бесстрастно:
— Хорошо. Я буду готова.
VII
Опыт с Софьей Николаевной блестяще удался.
Технически он был обставлен теми же подробностями, что и предыдущий опыт, по воспоминания, которые сохранил в себе профессор во время своего перевоплощения в молодую женщину, были значительно яснее и полнее.
«С каждым разом это будет все улучшаться и улучшаться», — восторженно думал Звездочетов.
Софья Николаевна, в свою очередь, нисколько от опыта не пострадала.
Вначале испытывая почти разорвавший ее сердце ужас и отчаяние, она, благодаря нескольким шприцам морфия, втайне от профессора вспрыснутого, быстро овладела собой и впала в полную апатию.
Из того времени, когда она лежала одной своей оболочкой на диване, лишенная «души», высосанной у нее аппаратом, она никаких воспоминаний не сохранила.
Эти полчаса были вычеркнуты из реальной длительности ее жизни, ибо профессор остановил для нее время.
Момент приближения своих глаз к окулярам аппарата для отдачи «души» и для приема ее обратно совпали для нее.
Последнее, что она помнила — это поворот штепселя справа, первое, что вновь начала помнить — это руку профессора, державшую уже повернутый штепсель слева.
Остальное — была ночь. Время стояло. «Души» не было. Слегка болела только голова и тошнило, но это можно было приписать скорее действию морфия, чем дурным последствиям самого опыта.
Профессор был в хорошем, давно его не посещавшем расположении духа, невзирая даже на то обстоятельство, что сегодняшний вес его был на целых восемь фунтов еще ниже предыдущего.