Преступление, раскрытое дядюшкой Бонифасом
Шрифт:
– Не уйдут! – прошептал бригадир.
Дядюшка Бонифас, дрожа от волнения, повел их вокруг дома и указал на одно из окон.
– Вот здесь, – шепнул он.
Бригадир подошел к окну и приложился ухом к створке. Двое других впились в него взглядом и ждали, готовые ко всему.
Он
Что он слышал? Его бесстрастное лицо ничего не выражало, но вдруг усы дернулись, щеки сморщились от беззвучного смеха, и, перешагнув через зеленый бордюр, он вернулся к своим спутникам, изумленно смотревшим на него.
Потом сделал знак, чтобы они следовали за ним на цыпочках, а проходя мимо крыльца, приказал Бонифасу подсунуть газету и письма под дверь.
Почтальон недоумевал, но покорно повиновался.
– А теперь в дорогу! – сказал бригадир.
Но едва они вышли за калитку, он обернулся к почтальону – причем глаза его весело щурились и блестели – и проговорил насмешливо, с лукавой улыбкой:
– Ну и озорник же вы, скажу я вам!
Старик спросил:
– Почему это? Я слышал, ей-богу, слышал!
Жандарм не мог уже больше выдержать и разразился хохотом. Он хохотал до слез, задыхаясь, схватившись за живот, согнувшись пополам, и уморительно морщил нос. Спутники смотрели на него в полной растерянности.
Но так как он не мог ни говорить, ни сдержать хохота, ни дать понять, что с ним творится, он сделал только жест – простонародный озорной жест.
Они все еще ничего не понимали; тогда бригадир повторил этот жест
Тут солдат вдруг догадался, и его тоже охватило неистовое веселье.
Старик стоял перед полицейскими и в недоумении глядел, как они корчатся от смеха.
Бригадир в конце концов немного угомонился и, шутливо хлопнув старика по животу, воскликнул:
– Ну и забавник, ах, чертов забавник! До самой смерти не забуду, какое преступление раскрыл дядюшка Бонифас!
Почтальон таращил глаза и твердил:
– Ей-богу, я слышал!
Бригадира опять обуял смех. А солдат, чтобы всласть нахохотаться, уселся на траву в придорожной канаве.
– Ах, ты слышал? А свою-то жену ты таким же манером режешь, старый проказник?
– Свою жену?..
Бонифас долго соображал, потом ответил:
– Моя жена... Она вопит, слов нет, когда я ей дам тумака... Да, тут уж она вопит как следует... Что же, значит, и господин Шапати свою колотил?
Тогда бригадир, вне себя от восторга, повернул его за плечи, как куклу, и шепнул на ухо что-то такое, от чего тот остолбенел.
Потом старик задумчиво пробормотал:
– Нет... не так... не так... не так... Моя и рта не разевает... Вот бы не подумал... Быть не может!.. Всякий поклялся бы, что ее режут...
И в смущении, посрамленный, сбитый с толку, он пошел своей дорогой, по полям; а бригадир с жандармом все еще смеялись и, выкрикивая ему вдогонку сальные казарменные шутки, смотрели, как удаляется его черное кепи над безмятежным морем хлебов.