Преступление

Томпсон Джим

— Я подам на вас заявление в профсоюзную лигу с жалобой на нападки в связи с общественной деятельностью. Но, полагаю, вы скажете, что я вру.

— Правильно. Я тебе поручаю дело, как наиболее подходящему работнику. Ты хороший репортер, Билл, и мне не хочется тебя терять. Твоя профсоюзная деятельность тут ни при чем.

Я кивал с отсутствующим видом и прикуривал, стараясь выиграть время. Если не я, кто-нибудь другой возьмется за это. Тут вопроса нет. У Капитана найдется кого подергать за веревочки, это у нас в порядке вещей. Да, черт побери, из этого

может выйти дьявольски славная история! Да, сэр, чертовски славная! Юношеская любовь, и секс, и убийство, и тайна, и черт и дьявол! В этом весь Капитан. Ему это надо, старому опустившемуся хрычу. Принципов у него не больше, чем у борова, но дело свое он знает. Ему хорошо известно, зачем люди покупают газеты.

— Ну, Билл?

— Из этого можно, конечно, слепить неплохой материал, — сказал я. — Но забыть о порядочности...

— Оставим это. Да или нет?

Ладно. Естественно, надо было говорить «да»; «нет» не дало бы мне ничего, кроме свободного времени — и без выходного пособия. Конечно, меня просто с души воротило, тем более что от меня ждали этого согласия. Но еще хуже быть выпертым с работы с репутацией дон кихота. Тогда прощай доброе имя!

Ну, думал я, надо что-то делать, надо за это браться, но оставить себе путь к отступлению. Да? Нет? Соображай-ка побыстрее, мистер Уиллис.

Я судорожно размышлял, и тут мне пришла в голову замечательная мысль. Издав глубокий вздох (чересчур глубокий, чтобы быть вполне искренним), означавший капитуляцию, я сказал, что охотно принимаю предложение.

— Но, полагаю, это будет мой материал, — сказал я, — и за мной по пятам не будут шастать еще трое-четверо ребят.

— Он твой, — ухмыльнулся Мак Дадли. — И только твой. Отведем ему место на всех полосах сверху, да, Дон? Скайсмит хмуро кивнул:

— Разумеется, Билл, все это твое. Будет, конечно, кое-какая редактура — Мак, ты об этом позаботишься, — но текст весь будет твой.

— Прекрасно.

— И кстати, присмотри за конкурентами. Чтобы они нас не опередили. Нам сегодня уже надо будет все сверстать, а назавтра по ним вдарить. Чтобы они и не почесались, пока гром не грянет.

— О'кей. Как с прокурором? Наехать на него сегодня?

Скайсмит поколебался.

— Да нет, пусть пока спит, мы потом за него возьмемся. Вот вам официальное лицо: человек, который ленив и глуп настолько, что «Стар» вынуждена делать дело за него. Мы его так взбодрим — он у нас попрыгает.

— Понятно. Теперь еще одна вещь, Дон, которая меня немножко беспокоит. Не знаю, задумывались вы об этом или нет, но...

— Да, Билл? — Скайсмит благодушествовал, как победитель с побежденным.

— Вы не думаете, что все это может нам выйти боком? Довольно противно, знаете ли, когда большая газета набрасывается изо всех сил на пятнадцатилетнего мальчишку. Публике это может не понравиться.

Он слегка нахмурился и пожал плечами:

— Конечно, мы будем держаться в рамках. Нельзя заходить очень далеко. Но предоставь это мне. Напиши только суть, все, что посчитаешь нужным, а отредактирую я сам, если надо —

смягчу.

Черта тебе лысого, Дональд, это МОЕ дело.

— Ладно, — сказал я. — Ну, звонить я не буду, да? Собираю факты, а потом прихожу и пишу.

— Да. Времени тебе на твое усмотрение, только постарайся не затягивать. Мы с Маком будем ждать.

Я кивнул и поднялся. Он тоже встал и протянул мне руку. Я говорил, он вовсе не плохой человек, хотя и тугодум. Но он хотел меня выгнать, а мне это не нравится.

— Ты хороший малый, — сказал он. — Сделай все как следует, Билл, а я тебе выхлопочу премию.

— Постараюсь.

Я запасся бумагой и прихватил фотографа. Мы отправились в суд, где я поболтал приватно с окружным прокурором. И поведал ему о небольшом сюрпризе, который готовит ему «Стар».

Он очень встревожился, но был признателен за мое предостережение.

Глава 8

Уильям Уиллис

Мальчишку этого, Роберта Тэлберта, не держали в обычной камере. Рядом с кабинетом прокурора, дверь в дверь, размещались две комнаты свидетелей; в одной сидел он, а в соседней — надзиратель.

Прокурор велел ему подышать часик воздухом. Потом представил меня и фотографа и оставил нас одних.

Парень ничем особенно не отличался от многих своих сверстников. Он не был ошарашен или сильно испуган. Только какой-то налет безнадежного смирения: словно ничего хорошего произойти не может, хотя он вроде и вправе немножко на это надеяться.

Не припомню, чтобы в мои времена дети так выглядели. Надо думать, в наши дни в борьбе за существование мы теряем его смысл.

Он внимательно оглядел нас с фотографом и попытался даже улыбнуться. Такого рода улыбкой, что быстро может смениться угрюмой гримасой.

— Я д-думал, отправлюсь домой, — сказал он. — Они сказали, я пойду домой.

— Пойдешь, — подтвердил я. — Все будет в порядке, Боб. Но если не возражаешь, давай мы вначале немножко побеседуем. Понимаешь, ты не обязан, конечно, но мой главный редактор меня сожрет с потрохами, если я с тобой не поговорю.

— Ну... — Он поскреб пол ногой. — А о чем говорить-то? Все, что было, я уже рассказал.

— Но мне ты не рассказывал. Может, начнем, — сигаретку? — пока они тебя не увели.

Он взял сигарету, и мы присели. Он стал рассказывать без излишних понуканий. Я его гонял взад и вперед, останавливал на середине и заставлял начинать все с начала. Он ни разу не сбился, всякий раз повторяя одно и то же.

Он промочил ногу, перебираясь через ручей в каньоне. Пока обсыхал, появилась девочка. Они подурачились какое-то время, а потом это и случилось. Она обнаружила на одежде кровь и стала его обвинять. Он пытался заставить ее пообещать, что она ничего не расскажет своей матери. Та злилась, всячески изворачиваясь и довела его до белого каления. В конце концов он ее тряхнул хорошенько. Она пообещала, и он пошел...

— Погоди минутку, Боб, — попросил я. — Покажи мне, как ты ее тряхнул. Встань-ка лучше.