Преступления прошлого

Аткинсон Кейт

Поставив мясо с картошкой на плиту, он прошмыгнул наверх в свою комнату. Отец еще спал, и Джексон не хотел будить его — по разным причинам, но в основном потому, что собирался стащить сигарету из братовской заначки, которую обнаружил в шкафу. Он курил в окно, чтобы Фрэнсис потом не учуял. Ветер швырял дождь в лицо, Джексон моментально задубел, а сигарета намокла и погасла. Он положил ее под подушку: может, за ночь просохнет.

Если Фрэнсис приходил домой раньше Нив и была плохая погода, он обычно встречал ее на машине у автобусной остановки, но сегодня, несмотря на неутихающий дождь, он рухнул на стул у камина, не сняв спецовку, и закурил. От брата пахло углем и металлом, у него был желтушный вид, и он пребывал в еще более паршивом настроении, чем утром. Наверняка это все вчерашняя попойка. «Ты бы не пил столько», — сказал Джексон. «С каких это пор ты превратился, мать твою, в бабу?» — отозвался Фрэнсис.

«Наверное, она на автобус опоздала», —

сказал отец. Тарелки были на столе, и возникло минутное замешательство: они пытались решить, начинать ли без нее. «Я поставлю ее тарелку в духовку», — сказал Джексон. Конечно, Нив никогда не опаздывала на автобус, но, как говаривал отец, все бывает в первый раз, и Фрэнсис заявил: «Она уже взрослая и может делать все, что ей, на хрен, вздумается». С тех пор как умерла Фидельма, Фрэнсис стал ругаться через слово.

Мясо с картошкой засохло. Джексон вытащил тарелку из духовки и поставил обратно на стол, как будто это могло заставить ее поторопиться. Отец ушел на работу — со смерти Фидельмы он работал в ночную смену. Нив говорила, это потому, что он не хочет спать один, и Фрэнсис тогда возразил: «Он все равно спит один», а Нив сказала: «Это совсем разные вещи — спать одному днем и спать одному ночью». Фрэнсис отправился встречать следующий автобус. «Пошла, наверно, выпить с друзьями после работы», — сказал он Джексону, и тот откликнулся: «Ага, скорее всего, так», хотя Нив ходила развлекаться только по пятницам и субботам.

Фрэнсис насквозь вымок, пока добежал от машины до дому. Было всего полвосьмого, и они повторяли себе, что волноваться глупо. Они посмотрели «Улицу Коронации», [124] которую оба терпеть не могли, чтобы рассказать Нив, что было в новой серии, когда она вернется.

В десять Фрэнсис сказал, что «поездит по округе» и посмотрит, нет ли ее где, словно она могла бродить по улицам в такой ливень. Джексон поехал с ним: ожидание сводило его с ума. В конце концов они подъехали к остановке и стали ждать последний автобус. Фрэнсис дал Джексону сигарету и прикурил от новой зажигалки, подарка очередной подружки. У Фрэнсиса было много подружек. Автобус прорезал стену дождя желтыми фарами, Джексон был абсолютно уверен, что Нив в нем, он ни на секунду в этом не сомневался, и, когда она не вышла, он выскочил из машины и побежал за автобусом, решив, что сестра проспала остановку. Он вернулся к машине, сгорбившись под дождем. Дворники без устали елозили туда-сюда по лобовому стеклу «форда-консула», раздвигая пелену дождя. За стеклом виднелось бледное лицо Фрэнсиса.

124

«Улица Коронации» («Coronation Street», с 1960) — старейшая мыльная опера на британском телевидении, вошедшая в Книгу рекордов Гиннесса. Повествует о повседневной жизни рабочего класса.

«Надо пойти в полицию», — сказал Фрэнсис, когда Джексон забрался обратно в машину.

Ее тело вытащили из канала сорок восемь часов спустя. На ней по-прежнему была юбка из зеленого букле, которую она купила на деньги, полученные от отца на Рождество. Ее зонт нашли рядом с остановкой. Туфли и другую одежду, включая дорогое твидовое пальто в елочку, — на берегу канала, а сумочку обнаружили неделю спустя на обочине шоссе А636. Остались ненайденными блузка и маленькое золотое распятие, которое мать подарила ей на первое причастие. В полиции считали, что цепочка порвалась и убийца прихватил ее с собой в качестве «сувенира». Единственным сувениром, оставшимся у Джексона, была керамическая безделушка с пожеланием благополучия, которую Нив привезла ему из поездки в Скарборо два года назад. На ней была надпись: «С наилучшими пожеланиями из Скарборо».

Удалось выяснить, что Нив ушла с работы и села на автобус, как делала каждый день, и сошла на своей остановке, но за те десять минут, что занимала дорога от остановки до двери дома, кто-то убедил (или заставил) ее сесть в машину и отвез к каналу, где изнасиловал и убил, хотя не обязательно именно в таком порядке. В тот же вечер, когда нашли Нив, Джексон перебрался в ее комнату и жил там до тех пор, пока не завербовался в армию. Он два месяца не менял белье на ее постели — ему все чудился запах старомодного фиалкового одеколона, которым она сбрызгивала простыни при глажке. Он долго хранил чашку, из которой она пила за завтраком в тот последний день. Она вечно жаловалась, что никто не моет посуду после завтрака. На чашке остался розовый отпечаток ее рта, как призрак поцелуя, и Джексон неделю за неделей берег свое сокровище, пока чашка не попалась на глаза Фрэнсису и тот не вышвырнул ее из окна на бетонные плиты во дворе за домом. Джексон знал, что Фрэнсис винит себя в том, что не встретил ее тогда на остановке. Темная часть Джексона считала, что брат действительно виноват. В конце концов, если бы он ее встретил, она не лежала бы сейчас под шестью футами тяжелой, сырой

земли. Она была бы теплой и живой, жаловалась бы, что никто не моет посуду, уходила бы на работу унылым зимним утром, и ее розовый рот по-прежнему бы говорил, смеялся, ел и целован уворачивающуюся Джексонову щеку.

Однажды, через полгода после похорон, Фрэнсис подвез Джексона в школу. Шел дождь, летний муссонный ливень, и Фрэнсис сказал: «Запрыгивай, парень». Он припарковался у школьных ворот, достал из бардачка пачку сигарет и отдал Джексону. Джексон пробормотал удивленное «спасибо» и открыл дверцу, но Фрэнсис втянул его обратно и грубо ударил кулаком в плечо. Джексон взвыл от боли, а Фрэнсис сказал: «Я должен был ее встретить, так?» — и Джексон ответил: «Да», что в ретроспективе оказалось неверным ответом. «Ты ведь знаешь, что я тебя люблю, мелкий, да?» — спросил Фрэнсис. И Джексон выдавил: «Да». Ему было неловко за Фрэнсиса, он не привык слышать от него про «любовь». Зазвенел звонок, и Джексон нулей вылетел из машины. В середине самого нудного урока математики в истории школы он вспомнил, что сегодня день рождения Нив, и это так его потрясло, что он вскочил из-за парты. «Броуди, ты куда собрался?» — окликнул его учитель, и Джексон сел на место и пробормотал: «Никуда, сэр», потому что она умерла и никогда не вернется и ей никогда не исполнится семнадцать. Никогда.

Вернувшись из школы, он почувствовал, что что-то не так. Он переоделся, сделал себе сэндвич и пошел в гостиную посмотреть телевизор — и обнаружил Фрэнсиса, висящего на люстре-канделябре, которая когда-то была гордостью и радостью Фидельмы.

Убийцу его сестры так и не нашли.

21

Джексон

Они остановились у католической церкви, и Джексон поставил две свечи, одну брату, одну сестре. Марли попросила поставить и Фидельме тоже. Passio Christi, confotta me [125] Обе сестры Фидельмы тоже умерли от рака, и Джексон молился, чтобы Марли не достался этот ген. У отца Джексона не было ни братьев, ни сестер, так что теперь, когда отец умер, Марли — его единственный кровный родственник в целом свете. Вряд ли у него будут еще дети. Что есть, то есть — одна девочка в розовых джинсах и футболке с надписью «Мальчиков много, времени мало». Интересно, людям, которые придумывают эти футболки, и людям, которые их шьют для девочек размера «восьми-десяти лет», когда-нибудь приходило в голову, что их деятельность, вообще говоря, аморальна? Хотя тем, кто их шьет где-нибудь в филиппинском подвале, скорее всего, самим «восемь-десять лет».

125

Страсти Христовы, укрепите меня (лат.).

— Пап?

— Да?

— Мы можем поставить свечку для моего хомячка?

— Тебе нужна новая футболка, — ответил Джексон. — «Хомячков много, времени мало».

— Не смешно. Теперь уже домой?

— Нет. Сделаем небольшой крюк. Мне нужно повидать женщину по имени Мэриан Фостер.

— Зачем?

— Просто нужно, и все.

Они свернули на объездную, и тут Джексон почувствовал: что-то не так. Стремительность ощущения застала его врасплох. Только что он был в норме — все болит, ломит и ноет, но все же в норме, — и вдруг резко скакнула вверх температура, и уже через пару секунд он увидел мир таким, каким его, наверное, видят мухи, и начал отключаться. Каждая частица остававшейся в нем энергии была направлена на то, чтобы остановить машину на обочине. Потом — пустота.

Он проснулся в больнице, над ним склонялся Хауэлл.

— Ты что здесь делаешь? — Джексон заметил, что говорит не своим голосом.

— Очевидно, я твой ближайший родственник.

— Ах да, — слабо подтвердил Джексон, — Джози сняла с себя полномочия.

Хауэлл ухмыльнулся:

— Я всегда знал, что в тебе есть черная кровь, Джексон. Кстати, раньше ты не таскал с собой карточку донора органов.

— А теперь вот таскаю. — Джексон с усилием приподнялся и сел. — Хауэлл, меня хотят убить.

Хауэлл счел это шикарной шуткой.

— Не будь параноиком, Джексон, — сказал он, отсмеявшись. — У тебя заражение крови. С зубом нелады случились.

Джексона вдруг охватила паника: о чем он думал?

— Где она, где Марли? С ней все в порядке?

— С ней все хорошо, расслабься.

— Хауэлл, где она?

— На овечьей ферме, — ответил тот.

Почему Марли дала полиции номер Ким Строн? Может, пролистала записную книжку в его мобильнике и подумала, что Ким — свой человек. Может, потому, что та дала ей пять фунтов (Марли та еще штучка). Это Марли позвонила в полицию и вызвала «скорую»? Первый звонок с ее розового, как у Барби, телефона был в службу спасения? Что, если бы ему не удалось остановить машину? Или если бы на обочине в них врезался грузовик? Пожалуй, на овечьей ферме у черта на куличках, в окружении русских гангстеров, его дочь в полной безопасности.