Преступления Сталина

Троцкий Лев Давидович

Тем не менее я должен сказать, что из материальных выводов г. Бирда никак не вытекает, по моему мнению, его формальное заключение, именно: отказ от участия в расследовании. В самом деле: общественное мнение прежде всего · ищет разрешения загадки -- доказано или не доказано обвинение? Именно этот вопрос хочет в первую голову разрешить Комиссия. Г-н Бирд заявляет: я лично уже пришел к выводу о том, что обвинение не доказано, и поэтому не вхожу в Комиссию.

Мне кажется правильное заключение было бы таково: и потому вхожу в Комиссию, чтоб убедить ее в правильности моего вывода. Совершенно очевидно, что коллективное заключение Комиссии, в которую входят представители разных областей общественной деятельности и разных родов духовного оружия, будет иметь для общественного мнения гораздо больший вес, чем мнение

отдельного, хотя бы и высоко авторитетного лица.

Выводы г. Бирда, при всей своей важности, неполны, однако, и в своем материальном существе. Вопрос вовсе не состоит только в том, доказано или не доказано обвинение против меня. В Москве расстреляны десятки. Другие десятки дожидаются расстрелов. Сотни и тысячи заподозрены, обвинены косвенно или оклеветаны не только в СССР, но и во всех час

тях света. Все это на основании "признаний", которые г. Вирду приходится сравнивать с признаниями жертв инквизиции.

Основной вопрос, стало быть, должен быть формулирован так: кто, почему и для чего организует эти инквизиционные процессы и крестовые походы клеветы? Сотни тысяч людей во всем мире несокрушимо убеждены, а миллионы подозревают, что процессы опираются на систематические фальсификации, продиктованные определенными политическими целями. Именно это обвинение против правящей московской клики я надеюсь доказать перед Комиссией. Дело идет, следовательно, не только о "негативном факте", т. е. о том, что Троцкий не участвовал в заговоре, но о позитивном факте, т. е. о том, что Сталин организовал самый грандиозный в человеческой истории подлог.

Однако и в отношении "негативных фактов" я не могу принять слишком категорическое суждение г. Бирда. Он предполагает, что в качестве опытного революционера я не стал бы хранить компрометирующие меня документы. Совершенно правильно. Но я не стал бы писать заговорщикам письма в наименее осторожной и наиболее компрометирующей меня форме. Я не стал бы без всякой нужды посвящать незнакомых мне молодых людей в наиболее сокровенные планы или давать им, с первого свидания, наиболее ответственные террористические поручения. Поскольку г. Бирд оказывает мне известный кредит как конспиратору, я, опираясь на этот кредит, могу полностью скомпрометировать "признания", в которых я изображаюсь как опереточный заговорщик, больше всего озабоченный тем, чтоб доставить против себя как можно большее количество свидетелей будущему прокурору.

То же относится и к другим обвиняемым, особенно, к Зиновьеву и Каменеву. Они без всякой нужды и без всякого смысла расширяют круг посвященных. Их вопиющая к небесам неосторожность имеет явно умышленный характер. Несмотря на это, в руках обвинения нет ни одной улики. Все дело построено на разговорах, вернее, на воспоминаниях о мнимых разговорах. Отсутствие улик -- я не устану повторять это -- не только аннулирует обвинение, но и является грозной уликой против самих обвинителей.

Однако у меня есть и более прямые, притом вполне положительные доказательства "отрицательного факта". Это вовсе не так необычно в юриспруденции. Разумеется, трудно доказать, что я за восемь лет эмиграции не имел ни с кем, нигде, никогда ни одного тайного свидания, посвященного заговору против советской власти. Но вопрос так и не стоит. Важнейшие свидетели обвинения, они же обвиняемые, вынуждены указывать когда и где они имели свидания со мной. Во всех этих случаях я, благодаря особенностям моего жизненного уклада (надзор полиции, постоянное наличие охраны друзей,

повседневные письма и пр.), могу с несокрушимой убедительностью доказать, что я не был и не мог быть в указанном месте и в указанное время. Такое положительное доказательство "отрицательного факта" называется на юридическом языке алиби.

Совершенно неоспоримо далее, что я не хранил бы в архи

вах записи собственных преступлений, если б совершал их. Но

архивы мои важны для расследования не тем, чего в них нет,

а тем, что в них есть. Положительного знакомства с повсед

невным ходом моих мыслей и действий в течение девяти лет

(год ссылки и восемь лет изгнания) совершенно достаточно

для доказательства "отрицательного факта", а именно: что я

не мог совершать действий, противных моим убеждениям, моим

интересам, всему моему существу. )

"ЧИСТО ЮРИДИЧЕСКАЯ"

ЭКСПЕРТИЗА

Агенты советского правительства и сами отлично отдают себе отчет в том, что без подкрепления московских приговоров какими-то авторитетными экспертизами обойтись нельзя. Для этой цели на первый процесс был в секретном порядке приглашен английский адвокат Притт; на второй процесс -другой английский адвокат -- Додлей Колард. В Париже три темных, но весьма преданных ГПУ адвоката сделали попытку использовать с той же целью фирму Интернациональной юридической ассоциации. Никому не известный французский адвокат Ро-зенмарк дал, по соглашению с советским посольством, столь же благожелательную, сколь и невежественную экспертизу под прикрытием Лиги прав человека. В Мексике "друзья СССР" не случайно предложили "фронту социалистических адвокатов" произвести юридическое расследование московских процессов. Подобные же шаги предпринимаются, видимо, сейчас в Соединенных Штатах.

Московский комиссариат юстиции выпустил на иностранных языках "стенографический" отчет о процессе 17-ти (Пятаков, Радек и пр.). Как известно, отчет о процессе 16-ти (Зиновьева-Каменева) представлял собою чисто публицистическое произведение. Диалог внезапно прерывался такими фразами: "Смирнов пытается снова вилять, ссылаясь на отсутствие заседаний... Обвиняемый упорно изворачивается, пытаясь отрицать свою роль руководителя..." и т. д. и т. п. Всякое показание, нарушавшее единство стиля, просто выбрасывалось или заменялось нравоучениями по адресу обвиняемого. Этот "отчет" удовлетворил на всем земном шаре, кажется, только двух человек: адвоката Притта в Лондоне и адвоката Розенмарка в Париже. Так называемых вождей Коминтерна мы не считаем: они были удовлетворены еще до появления отчета.

Процесс Зиновьева--Каменева был крайне неблагоприятно встречен мировой печатью. Процесс 17-ти имел своей важнейшей задачей исправить дурное впечатление процесса 16-ти. В только что вышедшем отчете не полтораста страниц, а 600. Весь текст выдержан в форме диалога. Редактор не вмешивается со своими нравоучениями по адресу расстрелянных подсудимых. Издавая на этот раз "стенографический" отчет, ГПУ хочет проявить свое внимание к "общественному мнению".

Правда, в своем материальном существе процесс Пятакова -- Радека обнаруживает еще больше прорех, противоречий и несообразностей, чем процесс Зиновьева -- Каменева. Винить организаторов трудно: еще древняя философия знала, что из ничего нельзя сделать ничего. Построение обвинения, под Которым нет фактической базы, относится по самому существу своему к области юридической алхимии. Законы материи неизбежно берут верх над творческой фантазией. Основную несостоятельность январского процесса, как и его частные, фактические противоречия и прямые абсурды, я кратко вскрыл в своих заявлениях печати и в своей речи для нью-йоркского митинга в Ипподроме.

Но если алхимики ГПУ не могли и на этот раз изменить законов материи, то, во всяком случае, они попытались использовать опыт прошлых неудач и придать своему новому препарату как можно большее внешнее сходство с золотом.

Отчет о процессе Пятакова -- Радека уже по одним размерам своим рассчитан на специалистов. ГПУ пытается сейчас, через посредство своих политических и литературных агентов, организовать в разных странах "юридическую экспертизу", т. е. получить от авторитетных адвокатов свидетельство о том, что жертвы инквизиции расстреляны в полном соответствии с правилами, которые установлены инквизиторами.

По существу, значение чисто формального удостоверения в соблюдении внешних форм и обрядностей судопроизводства близко к нулю. Суть дела в материальных условиях подготовки и проведения процесса. Правда, если даже отвлечься на минуту от решающих факторов, лежащих вне судебного зала, и тогда нельзя не признать, что московские процессы являются прямым издевательством над идеей правосудия. Следствие на двадцатом году революции ведется в абсолютной тайне. Все старое поколение большевиков судится военным судом в составе трех безличных военных чиновников. Всем процессом командует прокурор, который всю жизнь был и остается политическим врагом подсудимых. Защита устранена, и судопроизводство совершенно лишено состязательного характера. Вещественные доказательства не предъявляются суду: о них говорят, но их нет. Свидетели, о которых упоминает прокурор