Преступления страсти. Коварство (новеллы)
Шрифт:
«Теперь даже тень воспоминаний не омрачала настоящего, и ничто не напоминало Марии-Луизе императора. Она любила Нейпперга и не старалась больше скрывать свою странную привязанность к этому человеку, целиком завладевшему не только ее умом и сердцем, но и всем ее существом. Она ездила со своим камергером верхом или в коляске. Случалось, они останавливались на какой-нибудь ферме и пили там молоко, заедая его хлебом домашней выпечки. Или же, сидя в рощице под деревьями, наслаждались красотой окрестных пейзажей. Любовные игры на лоне природы, прямо на траве, в укромных, живописных уголках – все это было восхитительно и очень поэтично, под
Странное пристрастие заниматься любовью под открытым небом привело к тому, что однажды любовники резвились так беззастенчиво, что притаившиеся за изгородью крестьяне получили наглядный урок по части любовных утех.
В окрестностях Вены некоторые пастухи могли похвастаться тем, что знают, какого цвета «ежик» у ее императорского величества эрцгерцогини Австрийской…»
Свободное поведение Марии-Луизы впечатлило членов Конгресса, и герцогство Пармское было пожаловано ей – но не как бывшей французской императрице, а как неверной жене Наполеона I.
А между тем события на острове Эльба внезапно развернулись совсем не так, как того хотелось бы неверной жене и ее любовнику. Совершенно как в анекдоте, вернулся муж… причем, как водится, в самый неподходящий момент, когда от него ничего подобного не ждали.
«Император проводил дни, – описывал один из его приближенных, – в самых приятных занятиях. Никто из нас не мог предугадать, когда он покинет остров. Мы не задумывались над этим, и нас это вполне устраивало. Отношения с Францией, с нашими семьями не прерывались. Власть государя на острове почти не ощущалась. Правда, поземельный налог в 24 000 франков поступал в казну с опозданием. Но Наполеон сообщил мне, что не намерен прибегать к каким-либо принудительным мерам. Прочие государственные доходы получались сполна. Наше суверенное небольшое государство управлялось, можно сказать, по-отечески, и доброжелательная, спокойная атмосфера вознаграждала нас за вынужденную умеренность. Мы были счастливы также сознанием, что наши судьбы неотделимы от судьбы Наполеона».
Мария-Луиза знала, что муж ее, такое ощущение, вполне смирился со своей жизнью изгнанника. Он беззастенчиво вступал в связи с женщинами… Впрочем, изменял он и Жозефине, и Марии-Луизе всегда, и обе они закрывали на это глаза, поскольку знали неуемный темперамент Наполеона. Требовать от него верности было просто невозможно! Мария-Луиза и не требовала. Другое дело, она с высокомерной мудростью не видела проявлений адюльтера. Зато теперь скрупулезно подсчитывала их, отыскивая в каждом оправдание своей собственной связи с Нейппергом. Однако вся разница шашней Наполеона и ее истории любви к Нейппергу состояла в том, что там были именно кратковременные шашни, а здесь – любовь. Наполеон мечтал о воссоединении с женой, жена – лишь о том, как бы не допустить этого воссоединения.
Мирная, почти идиллическая жизнь разнежила Наполеона. И, наверное, он долго еще продолжал бы диктовать мемуары и возиться в саду, когда бы в феврале 1815 года ему не прислали пачку английских газет. Прочитав свежие новости, Наполеон помертвел. В хронике событий сообщалось, что члены Венского конгресса сошлись во мнении, что «корсиканский людоед» находится слишком близко от Европы, и намерены отправить его на остров Св. Елены.
Вот тут-то Наполеон и решил бежать с
1 марта 1815 года он вновь ступил на французскую землю.
«Дерзкий авантюрист покинул Эльбу». – «Тиран приближается к берегам Франции». – «Узурпатор высадился на мысе Антиб». – «Корсиканское чудовище идет к Грассу». – «Бонапарт вступил в Лион». – «Наполеон на подступах к Парижу». – «Его императорское величество ожидается сегодня в Тюильрийском дворце»… Так менялись газетные заголовки по мере триумфального шествия Наполеона к Парижу с 28 февраля до 20 марта 1815 года.
Он постоянно отправлял тайных агентов с письмами в Австрию:
«Дорогая Луиза, я писал тебе из Гренобля, что овладею Лионом и скоро буду в Париже. Мои передовые части подошли к Шалон-сюр-Сон. Нынешней ночью я выезжаю вслед за ними. Стекаясь со всех сторон, за мной следуют толпы народа, один за другим полки в полном составе переходят на мою сторону. Отовсюду ко мне направляются делегации крестьян. Когда ты получишь это письмо, я уже буду в Париже. В Лион спешно прибыли граф д’Артуа и герцог Орлеанский. Они обратились с торжественной речью к шести пехотным и двум кавалерийским полкам, наивно полагая пробудить у них чувство преданности Бурбонам. Но встреченные криками «Да здравствует император!», они были вынуждены незамедлительно бежать без всякого эскорта. Спустя час я вступил в Лион, встреченный с необычайным энтузиазмом. Все улицы, набережные и мосты были забиты толпами жителей. Прощай, друг мой, будь весела и приезжай поскорее ко мне с сыном.
Надеюсь обнять и поцеловать тебя еще до конца этого месяца. Нап.».
И вот Париж!
«Дорогая Луиза, я вновь император Франции. Народ и армия ликуют. Так называемый король бежал в Англию, а может, и еще куда-нибудь подальше. Над всеми плацами развевается мой штандарт, и верная старая гвардия – со мной рядом… Целые дни уходят на смотры армии, насчитывающей двадцать пять тысяч человек. Безопасность Франции гарантирована. Я жду тебя с сыном в Страсбурге 15 или 20 апреля. Прощай, друг мой. Навеки твой, Нап.».
Проходило время, но ответов на свои письма Наполеон не получал. Наконец стало известно, что его послания до Марии-Луизы просто не доходят: по приказу Франца I их перехватывают и передают членам Конгресса.
Тогда Наполеон решил отправить тайного агента, графа Монрона. В Шенбрунне тот встретился с верным Наполеону бароном Меневалем, одним из приближенных экс-императрицы, и, передавая письмо для Марии-Луизы, пояснил:
– Мне даны полномочия увезти императрицу, переодев ее, если понадобится, в мужское платье, не обращая внимание на ее возражения, продиктованные кокетством.
Однако на глазах Меневаля разворачивался бурный роман Марии-Луизы и Нейпперга, а потому он подумал, что лучше сжечь письмо императора…
Меневаль считал своим долгом открыть Наполеону глаза. Однако сделать это от своего лица он не рискнул, а направил его секретарю анонимное письмо, в котором, не скупясь на подробности, сообщил о супружеской неверности Марии-Луизы.
Император, впрочем, не поверил ни единому слову, решив, что это провокация Австрии, России и Пруссии, чтобы разлучить его с Марией-Луизой.