Преступники и преступления с древности до наших дней. Маньяки, убийцы
Шрифт:
По приезде в Рим, Нарцисс тотчас же пригласил его в дом Силия, где император собственными глазами мог убедиться, что Мессалина приказала перенести из дворца всю богатую мебель.
Клавдий послушался совета Нарцисса и отправился вместе с ним в дом Силия. Убедившись, что Нарцисс сказал правду и дом Силия, действительно украшает дворцовая мебель, он пришел в чрезвычайную ярость, тотчас же отдал приказание казнить Силия и всех любовников Мессалины.
В тот же день Силия потребовали в трибунал; факты, подтверждающие его связь с женой императора были очевидны и его приговорили
Мессалина в это время скрывалась в садах Лукулла; она придумывала, какими средствами могла бы умилостивить своего разгневанного супруга. Зная его бесхарактерность и слабость к ней, она была убеждена, что Клавдий в скором времени переменит гнев на милость. И, действительно, гнев Клавдия значительно охладел. Во время обеда он говорил о Мессалине уже без злобы, называл ее «бедненькая». Услышав эти речи, Нарцисс понял, что необходимо действовать быстро и энергично, чтобы его собственная голова не свалилась с плеч. Обстоятельства могли перемениться, если Клавдию удалось увидеться с женой: она ему представила бы дело совсем в ином виде. Под влиянием этих размышлений, Нарцисс тотчас же отправился к гвардейским центурионам и объявил им, что император Клавдий отдал приказание тотчас же убить Мессалину. Эту страшную миссию взял на себя некто Эвод, который и отправился в сады Лукулла, где нашел Мессалину лежащую на траве; около нее стояла старушка-мать. До сих пор она была далеко от дочери, но, когда ту постигло несчастье, мать приехала к ней и, как истинная римлянка, стала советовать не дожидаться позорной казни, а убить себя самой. Но Мессалина не слушала этих советов матери, горько плакала, жаловалась и ломала с отчаянием руки. Вдруг в сад ворвалась группа вооруженных людей. Тут только Мессалина поняла, что для нее все уже кончено. Трепещущей рукой она взяла нож и нанесла себе удар по горлу и в грудь, но не имея силы воли покончить с собой, только ранила себя, один из трибунов помог ей уйти из этой жизни ударом меча.
Труп Мессалины был оставлен ее матери. В это время во дворце был банкет в полном разгаре. Во время пиршества Клавдию доложили, что Мессалина убила себя собственными руками. Клавдий выслушав это донесение совершенно равнодушно, продолжал пить вино и веселиться. Сенат помог Клавдию забыть Мессалину, уничтожив все ее изображения и бюсты.
Оскар Пио. Жизнь римских императриц. СПб., 1895.
4. Кровавые дела императора Домициана
Император Тит Флавий Домициан (51–96 г. н. э.) вошел в римскую историю как один из самых жестоких правителей.
Домициан родился в десятый день до ноябрьских календ, когда отец его был назначеным консулом и должен был в следующем месяце вступить в должность; дом, где он родился, на Гранатовой улице в шестом квартале столицы, был им потом обращен в храм рода Флавиев. Детство и раннюю молодость провел он, говорят, в нищете и пороке; в доме их не было ни одного серебряного сосуда, а бывший претор Клодий Поллион, на которого Нероном написано стихотворение «Одноглазый», хранил и изредка показывал собственноручную записку Домициана, где он обещал ему свою дочь; некоторые вдобавок утверждали, что его любовником был и Нерва, будущий его преемник.
В первое время своего правления он каждый день запирался один на несколько часов и занимался тем, что ловил мух и протыкал их острым грифелем. Поэтому, когда кто-то спросил, нет ли кого с Цезарем, Вибий Крисп метко ответил: «Нет даже и мухи».
Жена его Домиция во второе его консульство родила ему сына, который умер на другой год его правления. Он дал жене имя Августы, он развелся с ней, когда она запятнала себя любовью к актеру Парису; однако разлуки с нею не вытерпел и, спустя недолгое время, якобы по требованию народа, снова взял ее к себе.
Жестокость обнаружил он раньше, чем алчность. Ученика пантомима Париса, еще безусого и тяжело больного, он убил, потому что лицом и искусством тот напоминал учителя. Гермогена Тарсийского за некоторые намеки в его «истории» он тоже убил, а писцов, которые ее переписывали, велел распять. Отца семейства, который сказал, что
Многих сенаторов, и среди них несколько консуляров, он отправил на смерть; в том числе Цивитоя Цереала — когда тот управлял Азией, а Сальвидиена Орфита и Ацилия Глабриона — в изгнание. Эти были казнены по обвинению в подготовке мятежа, остальные же — под самыми пустяковыми предлогами. Так Элия Ламию он казнил за давние и безобидные шутки, хотя и двусмысленные: когда Домиииан увел его жену, Ламия сказал человеку, похвалившему его голос: «Это из-за воздержания!», а когда Тит [8] советовал ему жениться вторично, он спросил: «Ты тоже ищешь жену?» Сальвий Кокцеян погиб за то, что отмечал день рождения императора Отона, [9] своего дяди; Меттий Помпузиан — за то, что про него говорили, будто он имел императорский гороскоп и носил с собою чертеж всей земли на пергаменте и речи царей и вождей из Тита Ливия, а двух своих рабов назвал Магоном и Ганнибалом; Саллюстий Лукулл, легат в Британии, — за то, что копья нового образца он позволил называть «Лукулловыми», Юний Рустик — за то, что издал похвальные слова Тразее Пету и Гельвидию Приску, назвав их мужами непорочной честности; по случаю этого обвинения из Рима и Италии были изгнаны все философы. Казнил он и Гельвидия Младшего, заподозрив, что в исходе одной трагедии он в лицах Париса и Энонсы изобразил развод его с женою; казнил и Флавия Сабина, своего двоюродного брата, за то, что в день консульских выборов глашатай по ошибке объявил его народу не будущим консулом, а будущим императором.
8
Брат Домициана.
9
Отон — римский император (69 г. н. э.)
После междоусобной войны свирепость его усилилась еще более. Чтобы выпытывать у противников имена скрывающихся сообщников, он придумал новую пытку: прижигал им срамные члены, а некоторым отрубал руки. Как известно, из видных заговорщиков помилованы были только двое, трибун сенаторского звания и центурион: стараясь доказать свою невиновность, они притворились порочными развратниками, презираемыми за это и войском и полководцем.
Свирепость его была не только безмерной, но к тому же изощренной и коварной. Управителя, которого он распял на кресте, накануне он пригласил к себе в опочивальню, усадил на ложе рядом с собой, отпустил успокоенным и довольным, одарив даже угощеньем со своего стола. Аррецина Клемента, бывшего консула, близкого своего друга и соглядатая, он казнил смертью, но перед этим был к нему милостив не меньше, если не больше, чем обычно, и в последний его день, прогуливаясь с ним вместе и глядя на доносчика, его погубившего, сказал: «Хочешь завтра мы послушаем этого негодного раба? А чтобы больнее оскорбить людское терпение, все свои самые суровые приговоры начинал он заявлением о своем милосердии, и чем мягче было начало, тем вернее был жестокий конец. Нескольких человек, обвиненных в оскорблении величества, он представил на суд сената, объявив, что
хочет на этот раз проверить, очень ли его любят сенаторы. Без труда он дождался, чтобы их осудили на казнь по обычаю предков, но затем, устрашенный жестокостью наказания, решил унять негодование такими словами — нелишним будет привести их в точности: „Позвольте мне, отцы сенаторы, во имя вашей любви ко мне, попросить у вас милости, добиться которой, я знаю, будет нелегко: пусть дано будет осужденным самим избрать себе смерть, дабы вы могли избавить глаза от страшного зрелища, а люди поняли, что в сенате присутствовал и я“.