Преступники и преступления. Законы преступного мира. 100 дней в СИЗО
Шрифт:
Вскоре Зимина Г.С. этапировали в СИЗО. Однако первым его допрашивал не следователь по особо важным делам УВД, а капитан Буковский. Он принял его, поместил в 107-ю камеру и поздним вечером, тет-а-тет, повел с ним доверительный разговор.
Зимин вел себя достойно, как и подобает «вору в законе». Признался, что звонил, желая отомстить Кисляку за связь с Алисой.
— Откуда все-таки ты узнал о крестиках? — настаивал Буковский.
— Вычислил. Эта мразь царапала крестики даже на груди живых баб, с которыми спал. А на мертвых не мог. Значит, ставил в другом
— Как это доказать? Где эти женщины? У тебя есть свидетели, факты?
— Нет, командир, на ментов я не работаю, ты же знаешь. Это мне за падло.
— Но ты же хочешь отомстить?
— Хочу.
— Послушай, Гриша, — после недолгого раздумья произнес Буковский, — Крест здесь, рядом. Я могу организовать вашу встречу.
— Нет, капитан, на «мокрое» дело я не пойду.
— Он тебе расскажет, как торговал Алисой. Ночь шла за десять долларов. И не одна. Похвалится, что скоро опять будет на свободе. И это правда.
Глаза Зимина сузились, голос задрожал.
— Давай его сюда…
Кисляк зашел в 107-ю камеру, огляделся и, заметив грузное тело, лежащее с книжкой спиной к дверям, язвительно спросил:
— Это кто здесь такой грамотный?
— Я! — Зимин сел, свесил ноги и просверлил свирепым взглядом своего врага.
Тот, узнав вора, испуганно отступил к двери, которую Буковский уже успел захлопнуть и закрыть.
— К параше! — процедил Зимин, указывая пальцем место для сокамерника.
Буковский стоял перед камерой, но ничего не видел. Зимин завесил глазок полотенцем. Слышал только сбивчивые, захлебывающиеся оправдания Кисляка и глухие удары, прерывавшие его крики о помощи и пощаде.
Утром, на подъеме, Крест не встал. Старший по корпусу зашел в камеру, сдернул одеяло и попятился. Посиневшее лицо Кисляка смотрело широко открытыми оловянными глазами. Его кулаки сжимали рукава рубашки, плотно перетянувшей шею и затянутой узлом на груди.
Непродолжительное следствие и служебное разбирательство установило, что смерть заключенного Кисляка Ф. И. наступила от самоудушья. Зимин все отрицал, контролер ничего не видел, а капитан Буковский подал рапорт с просьбой уволить его из органов внутренних дел.
Через два месяца Зимина этапировали обратно к месту лишения свободы. Прапорщику Кузю объявили неполное служебное соответствие. Рапорт Буковского об отставке не приняли. Его тоже предупредили о неполном служебном соответствии и перевели на должность с меньшим объемом работы, дежурным приемника-распределителя.
Но и там Сергей Иванович работать не смог. Вскоре все же уволился из ОВД и уехал из города навсегда.
КРЫСА
Излишняя доброта так же опасна в агрессивной среде, как и излишняя грубость, ибо провоцирует изощренную жестокость и нетерпимость.
Девятнадцатилетний сельский паренек Николай Солтыс попал в СИЗО за кражу двух мешков зерна. Испуганным, растерянным и слабосильным предстал он перед рослыми и дерзкими сокамерниками. Их было семь, но особой активностью выделялись трое с кличками «Дуб», «Кнур» и «Парашютик». Почувствовав слабость,
Дальше пошли задачи посложнее. Как-то вечером «Дуб», «Кнур» и «Парашютик», завесив простынями глазки, решили склонить Солтыса к более деликатным занятиям. Они показывали ему свои члены и предлагали попробовать. Николай не соглашался, он просто не понимал, чего от него требуют. Его давили силой, но тоже безуспешно. Солтыс извивался, кусался и плевался.
Прошло несколько дней. Коля очень медленно постигал науку тюремного секса, все более разочаровывая своих учителей, оказавшись неграмотным и несмышленым учеником. Хуже того, желая пополнить свои силы, начал воровать у сокамерников понемногу сахар, масло и печенье. И незамедлительно был пойман с поличным.
В тот же день состоялся суд тройки камерных поводырей, который, следуя тюремным традициям, вынес приговор о необходимости поставить на провинившемся вечное клеймо. «Дуб» держал осужденного за ноги, «Кнур» скрутил руки, а «Парашютик» швейной иглой и синими чернилами нанес на лоб Николая всего пять букв: К, Р, Ы, С, А.
Только это было замечено и доложено по инстанциям. Началось обычное разбирательство с привычными наказаниями. «Дуба» посадили в карцер на пять суток, «Кнура» — на семь, а «Парашютика» — на все десять. Солтыса перевели в другую камеру, сунули ему пачку сигарет и чая, пытаясь замять это нестандартное дело, однако не успели.
Прокурор неожиданно изменил меру пресечения и освободил Солтыса из-под стражи. В следственный изолятор приехала его мать.
Исполняющий обязанности начальника учреждения майор Шворак не на шутку встревожился, собрал всех офицеров и после бурного разноса все же успокоился и произнес вполне обдуманную фразу:
— Общественного порицания не избежать, надо что-то делать.
Выход был только один. Солтыса спешно оттранспортировали в хирургическое отделение областной больницы. Начальник медчасти СИЗО уговорил своего знакомого врача всего за одну бутылку водки сделать пластическую операцию. И тот не подвел. Разрезал кожу на лбу, соскреб посиневшую надпись и наложил шов.
На следующий день Николая выпустили на свободу с перевязанной головой и зазубренной скороговоркой: «Спал, упал с нар, проснулся, на голове — бинт».
ТЮРЕМНАЯ ЧЕСТЬ
Уже третий день подряд в одной из камер шестого поста грубо нарушались правила установленного режима содержания. Заключенные, в прошлом неоднократно судимые Фисун, Мулько и Зибунов, играли в самодельные карты. И не просто убивали время, а играли под интерес.
Ставки росли и ужесточались. Где-то около полуночи пахан камеры Фисун, тщательно перетасовав колоду, твердо заявил: