Преступники и преступления. Законы преступного мира. 100 дней в СИЗО
Шрифт:
Далее суетятся «блатные», типичные городские пижоны, кажущиеся себе королями отрицаловки, а на самом деле — лихие романтики темных углов соответствующих зон и учреждений. Их объединяют и организовывают «паханы», бывшие главари шаек и банд.
На верхних этажах этой пирамиды властвуют «бугры», люди, уважаемые и администрацией, и разношерстными уголовниками. А венчают внутритюремную власть «воры в законе», беспрекословные авторитеты. Их все чтут и боятся, им все подчиняются, а кое-где даже избирают.
Если к этому добавить, что изложенное нагромождение скреплено общим, усиленным, строгим и особым режимами
Василий Тушко, осужденный вторично за квартирные кражи и грабежи, сначала на глазах контролера глотнул иголку, предварительно облепив ее хлебом. Убедившись, что это не действует, никто не собирается с ним церемониться, глотнул гвоздь и кусок дверной пружины. К нему вызвали врача, произвели рентген, предложили сделать операцию. Вася категорически отказался и… глотнул моток проволоки, черенок от ложки, целый комплект шашек и домино. Всего за три месяца пребывания в СИЗО Тушко употребил около пяти килограммов железа и стекла, девять раз загонял себе в живот заточки, шесть раз вскрывал вены.
Неожиданный протест по поводу некачественного питания выразили пять особо опасных рецидивистов, которые обыкновенной иглой и ниткой зашили себе рты и объявили голодовку. Удивительно, но выдержали целых две недели, пока нитки не истлели.
Степан Шворак поразил умением брызгаться кровью. Вскрывал себе вену, зажимал прорезь пальцем и бешено сгибал и выпрямлял руку. Накачав соответствующее давление, испускал фонтан крови, целясь в растерянных контролеров и офицеров.
Миша Крюк во время работы в хозяйственном дворе, как обезьяна, вскарабкался на двадцатиметровую, без единого выступа, кирпичную трубу котельной. Думал, что все испугаются и начнут просить его не убивать себя. Однако начальство, не имея ни малейшей возможности снять его, сделало вид, что Крюк никого не интересует. И тот сам слез через двое суток.
Подобными упражнениями неуравновешенные узники не только выражают протест следствию и режиму содержания, но и изгоняют наружу свои эмоции и страсти, снимают стрессы и даже развлекаются. Ничего иного им просто не остается.
КАМЕРЫ И КОРИДОРЫ
Следственный изолятор — это несколько серых зарешеченных корпусов, заполненных длинными коридорами и тесными камерами, как правило, многоместными. Одиночные — только для смертников: каменные «мешки» в шесть-семь квадратных метров с маленькими окошками, забранными изнутри и с режимного двора железными решетками и жалюзи. В каждой такой камере под стенками два каменных помоста: один — для постели, другой — вместо стола. В углу зияет унитаз без стульчака. Он служит и умывальником. Из постельных принадлежностей выдаются только матрас, одеяло и подушка без наволочки. Никаких туалетных принадлежностей, кроме кусочка хозяйственного мыла и деревянной ложки. Металлическая представляет опасность: из нее легко сделать острую заточку.
Общие камеры отличаются от одиночных наличием двухъярусных нар и вместимостью — от двух до нескольких десятков человек. В стены вмонтированы маленькие зеркала, разрешены зубные щетки и зубной порошок, можно пользоваться электробритвами
Питание трехразовое по обычной тюремной раскладке: хлеб, каша, картошка, щи и рыба, иногда мясо — вот почти весь рацион местной кухни. Готовят и раздают пищу сами заключенные, отобранные в состав хозяйственной обслуги. Во время завтрака, обеда и ужина в камеру выдаются алюминиевые ложки и тарелки, которые после трапезы сразу же отбираются.
Для особо строптивых имеются карцеры. Это одиночные камеры, где, кроме унитаза и нар, ничего нет. И ничего не положено, даже матраса.
Газеты выдаются ежедневно по одной в камеру, независимо от количества заключенных. Книги обмениваются один раз в десять дней.
Помывка в бане, в лучшем случае, еженедельная. Но даже самое тщательное мытье не отбивает неистребимого духа, замешанного на страхе и подавленности. Тяжелый, тошнотворный камерный смрад невозможно ничем перебить либо забить. Его впитывают одежда, волосы, кожа. Он преследует своих хозяев, как собака кошку.
СМЕРТНИКИ
Мощный энергетический клубок животного оцепенения носят в себе смертники, ожидающие казни длинные дни и страшные ночи, спрессованные в жуткие месяцы и годы. После рокового приговора областного суда дрожащими руками пишут прошение о помиловании в Верховный Совет. Через полгода получают отказ и строчат, задыхаясь от страха, «помиловку» в последнюю инстанцию, непосредственно Президенту. Все дела приговоренных к исключительной мере наказания составляют толстые тома, и только на их прочтение уходит уйма времени.
Приговоренный к расстрелу за изнасилование и убийство несовершеннолетней А. Байков провел в тесном железобетонном мешке целых двенадцать месяцев. Выводили его из камеры только раз в неделю для помывки в душевой, но в наручниках, в окружении пяти контролеров и собаки. За все это время к нему никто не приходил на свидание, никто не писал писем и не приносил передач. Родители отказались от него еще десять лет назад, когда он за грабежи и попытку убийства получил первый срок.
Поначалу рослый, мускулистый и высокомерный, он таял, как воск, превращаясь в худого, сгорбленного и затравленного зверя. Его никто не дразнил, но ожидание расстрела — тяжкое испытание. Байков, как мог, разогревал огонек надежды на помилование, ждал амнистии, каялся. Вырезал из газеты и прилепил к стене портреты Президента и патриарха всея Руси. Но молиться и исповедаться не желал. И не чувствовал в этом никакой потребности. Его пустая, грешная душа, не обученная добру и вере, так никогда и не познала своего высокого предназначения.
За несколько дней до кончины он попросил у библиотекаря букварь для учеников первого класса. С упоением листал разноцветные страницы, то возвращаясь в детство, то подходя к грани помешательства.
Указания об этапировании или выводе к месту расстрела смертникам никогда не сообщаются. Байкова вывели из камеры под предлогом вызова к следователю прокуратуры для пересмотра дела. Но он не поверил:
— Это что? Все? — прохрипел и ткнул себя пальцем под челюсть.
— Да нет, — пытался разуверить его дежурный помощник капитан Бубка, — прокурор тебя требует, допросить хочет.