Преступные игры гения
Шрифт:
– Художник… – Он сразу заметил, что она напряглась. – Искал место для работы. Ему нужен был вечерний свет. Он колесил на велосипеде по дорожкам парка, искал. Потом поехал к горе. По пути наверх оставил велик в кустах, поднялся. Обрадовался, что место именно такое, какое ему нужно. Тут подул ветер, и на его губы налипло что-то. Он подумал, что это пыльца одуванчика…
– Одуванчики давно облетели, – тут же вздернулись ее брови.
– Он потом тоже сообразил. Но не сразу. Снова подул ветер и принес с собой запах тлена.
–
– Все так.
– И что наш художник? – Анна прищурилась.
– Заблевал там все. Позвонил 112, спустился с горы, дождался нас. Правильно ответил на вопросы.
– Правильно, значит? – удивилась она.
– Было время подготовиться. Ехали сорок минут. Воскресенье, пробки.
– В воскресенье пробок меньше. И гуляющих в парке тоже. Кто-то видел его? Как он катался? Как ехал к горе?
– Мы сами увидели. На камерах. Весь маршрут его отследили. Ни разу никого не потревожил своим перемещением на велике. Заехал в парк, сразу на велодорожку свернул. Покатался.
– Долго?
– Час. Почти час.
– Ого! Долго. И весь час катался?
– Нет. Отдыхал. Воду покупал. Пил. Потом покупал еду. Присаживался за столик. – Гена пожал плечами. – Ничего в нем подозрительного, если ты это имеешь в виду.
– Не твое дело, что я имею в виду, – огрызнулась она беззлобно. – Как он выглядел? Как ел?
Пришлось рассказывать ей обо всем, даже цвет носков не пропустил. Особенно долго рассказывал, как он усаживался на деревянный стул в парковой кафешке. Как тщательно вытирал стол влажной салфеткой, которую, конечно же, принес с собой.
– И что, прямо свою тарелку достал? И вытряхнул на нее ножки из картонной коробки?
Ее черные глаза горели азартом, тем самым, которого он так боялся. Этот огонь и сожрал их брак. Потому что, когда вот так вот у Аньки горели глаза, она не спала, не ела, не заходила домой. Она работала как проклятая! Она не видела ничего и никого вокруг. Гоняла подчиненных – а он им тоже был – в хвост и гриву.
– Эстет, значит, – удовлетворенно улыбнулась она, когда он закончил рассказывать. – Ну-ну, Валерий Павлович… Очень хочется с вами познакомиться. Очень хочется на вас взглянуть.
Гена мысленно пожалел несчастного художника, в силу обстоятельств оказавшегося не в том месте не в то время. Анька ведь вцепится мертвой хваткой, вопьется в его мозг, вывернет всю душу наизнанку. А бедный Валерий Павлович всего-то и хотел найти удачное место с хорошим светом для своей новой работы.
– Ты уверен? – обернулась она на него от плиты, где варила себе овсянку. – Или просто хочешь мне возражать по привычке?
– Нет. Не хочу возражать. Просто беседовал с этим художником, наводил о нем справки. Ничего
– То есть в его квартире…
– В доме. Он живет в коттедже, – с удовольствием поправил ее Гена.
– То есть вокруг его дома не разложены мертвые женские тела с обритыми черепами. И дома не обнаружено вещей убитых. И… Что? – Она умолкла и минуту его рассматривала. – Вы не сделали обыск в его доме?
– У нас нет оснований.
– Возможно. Но просто зайти к нему ты мог? Осмотреться. Глазами пошарить, как в моей квартире только что.
Сучка! Все замечает!
Аня выключила плиту, перелила жидкую овсянку в глубокую тарелку, поставила на стол перед ним.
– Что это? – вытаращился Гена возмущенно. – Я не буду эту дребедень!
– Будешь. Ты за время нашей беседы несколько раз дотрагивался до правого бока. Воспалился желчный? Да вижу. И белки глаз с желтизной. Любимая не в курсе твоей хронической болячки? И кормит тебя изысканно и сытно?
– Не твое дело.
Он болезненно поморщился. Он раскрыт. Можно было дальше не притворяться. Третий день ноет правый бок. И таблетки не помогают.
– Чего нахватался на этот раз? – Анька уселась напротив. Подтолкнула тарелку. – Жри кашу, Сидоров, немедленно. Или я по скорой тебя отправлю.
Он нехотя взял ложку. Зачерпнул каши. Съел ложку, потом – вторую и так опустошил всю тарелку.
– Ребрышки, – пробормотал он, стоя у раковины к Анне спиной, когда мыл тарелку. – Это были запеченные свиные ребрышки.
– Ты идиот, Сидоров? Тебе же нельзя эту гадость.
– Вкусно, – возразил он неуверенно.
– Вкусно, но гадость же. И тебе нельзя. Так загнешься, – монотонно отчитывала его бывшая жена. – Сейчас-то с каши все прошло?
Он выключил воду. Замер. Да, в правом боку затишье. Надолго ли? Любимая прислала сообщение, что готовит на ужин что-то особенное. Он был уверен, что это будет невероятно вкусно, но боялся представить, что с ним станет наутро.
– Я сейчас в душ. И мы с тобой поедем, – буркнула Анна от дверей кухни.
– Куда? – он отряхнул от воды руки, высушил полотенцем.
– К художнику, куда же еще.
– Анна! Ну зачем?! К нему-то зачем? – взорвался он раздражением, следуя за ней до дверей ванной.
– А ты разве забыл?
У двери ванной она неожиданно сбросила с себя халат, выскочила из пижамы и, оставшись в футболке с высоким горлом и трусах, закончила с гадкой улыбкой:
– Про профиль убийцы, который нам представили пять лет назад, забыл? Там четко говорилось, что убийца – эстет. И вполне может быть художником. Все. Жди в машине. Буду через пятнадцать минут.
Глава 3
Эта женщина его завораживала. Он понимал, что она явилась по его душу и мысли, что от ее присутствия рядом с ним у него могут возникнуть проблемы, но…