Преступный синдикат

Шарлье Жан-Мишель

Настало время с ними познакомиться.

Начнем с Франческо Кастильи, самого старшего из них, родившегося в январе 1891 года в Калабрии. Спустя четыре года его отец, дон Луиджи, покинул родину и лишь в 1897 году, благодаря жесточайшей экономии, смог вернуться за женой и детьми.

Семейство Кастилья приютилось в лачуге из четырех комнатушек под номером 236 на 108-й улице, иначе говоря, на острове Манхэттен, в центре итальянского гетто. Новая обстановка не вызвала у госпожи Кастилья особого чувства растерянности. Толстые кумушки, ее соседки, обсуждали на улице, как лучше приготовить тесто, покупали свежие томаты и приправу у бродячих торговцев. Она быстро освоилась на новом месте уже и потому, что охотно помогала соседкам, принимая у них роды, оказывая первую помощь, столь необходимую в этом районе, где стремительно росла рождаемость, особенно если учесть, что эта помощь

предоставлялась бесплатно и воспринималась бедняками как бесценный дар.

Хотя Луиджи Кастилье удалось открыть свое дело, что-то вроде булочной, в семье не всегда ели досыта. Чтобы как-то облегчить положение, старший брат, Эдуарде, научил младшего, Франческо, которому в ту пору исполнилось семь лет, деликатному искусству кражи с витрин. Позже, в октябре 1909 года, Франческо поступил в подготовительный класс на 109-й Восточной улице и получил американское имя Фрэнк. Не сумев как следует изучить английский язык, он отставал в школе и решил как можно скорее начать зарабатывать деньги. Первая открывшаяся перед ним возможность была связана с особенностью еврейских жителей квартала. Те почитали великим грехом трудиться в субботу. Он стал продавать им свои услуги в эти дни и впоследствии вспоминал, что это ему окончательно «открыло власть денег».

Почти в то же время, когда семейство Кастилья садилось на корабль, точнее, 24 ноября 1897 года, в Леркара-Фридди (Сицилия) родился Сальваторе Луканиа, третий ребенок и второй сын Антонио Луканиа и его супруги Розали, урожденной Каппорелли. По мнению многих, он заметно отличался от остальных детей – от старших Джузеппе и Франчески, от младшего Бартоло. Мать его обожала.

В апреле 1906 года Антонио Луканиа пристроил всю свою семью в трюме грузового судна, идущего в страну, о которой мечтали все сицилийцы, – в Соединенные Штаты Америки.

Семья Луканиа обосновалась в Лоуэр Ист-Сайде, в квартале, о котором Раймонд Чандлер сказал, что там говорили на всех языках мира, а иногда даже на английском. Они поселились в жилище еще более убогом, чем у Кастильи. Луканиа утешался тем, что в Нью-Йорке существовали бесплатные школы, которые могли сделать из его отпрысков важных людей. Он добился, что все его дети посещали бесплатную школу, и пришел в восторг, когда они согласились изменить свои имена на американский лад: Джузеппе стал Джозефом, Франческа – Фанни, Бартоло – Бертом, Консетта – Конни. Только один отказался наотрез – Сальваторе, который заявил:

– Мне придется стать Сальва… Но это имя не годится, оно для девчонки.

И он остался Сальваторе, ожидая, когда подвернется случай обрести более подходящее имя.

Когда наконец Сальваторе окончил школу, то сделал для себя вывод, имевший чрезвычайно важное значение. Он состоял в том, что евреи оказались совсем не такими, какими ему их представляли с рождения. Конечно, их можно было узнать с первого взгляда: они были грязными, хотя от них и не пахло серой, любовь к деньгам заставляла их совершать не очень-то красивые поступки, но это извинительно, поскольку когда у тебя нет денег, го чужие деньги позволяют издеваться над тобой и унижать тебя.

Сальваторе очень внимательно наблюдал за еврейскими подростками. Он отметил гибкость их ума, способность анализировать, а уже потом действовать, не поддаваясь стихийному порыву. Он понял, что церковь, вдалбливая всевозможные предрассудки в умы верующих, оказывает им плохую услугу. Он пренебрег предрассудками и сблизился с евреями. Поскольку евреи знали, как использовать свой ум, а он знал, как можно использовать евреев, то все получали от этого только выгоду.

Для начала, в отличие от тех, кто их притеснял, освистывал, мучил и избивал, Сальваторе стал их защитником. Не бесплатно, конечно. Всего за несколько центов он соглашался охранять тех, кто, имея деньги, попадал в засаду к ирландцам, итальянцам, которые подкарауливали их не для того, чтобы избить, а для того, чтобы ограбить. Евреи, избегая драк, предпочитали «сбросить балласт». Их обзывали трусами, но они не обращали на это внимания и при первой возможности брали реванш с еще большей беспощадностью.

У Сальваторе Луканиа особое восхищение вызывал один из них, невысокий чернявый, – Мейер Лански, которого неизменно сопровождал другой еврей со странными голубыми глазами, Бенджамин Сигел.

Этот Мейер Лански буквально очаровал Сальваторе своей феноменальной способностью быстро считать в уме и непоколебимым хладнокровием, удивительным для такого тщедушного тела. Сальваторе решил с ним познакомиться. Вот что он сам об этом рассказывал:

– Впервые я встретил Мейера и Сигела, когда еще жил дома. В это время я вовсю

зашибал деньги у еврейских подростков в обмен на свое покровительство. Я вспоминаю, что сделал свое обычное предложение и Лански. Я был выше его на целую голову, но он посмотрел на меня не мигая, помолчал, не испытывая никакого страха, а потом ответил: «Чеши отсюда». Я невольно рассмеялся. Похлопал его по плечу и предложил: «Согласен, я буду тебя поддерживать задаром…» Он резко отпрянул и крикнул: «Заткни себе свою поддержку в задницу. Я в ней не нуждаюсь». И это правда, прошу вас поверить. Как и Багси Сигел, Мейер Лански был типом весьма стойким, умел держаться на равных, таких я уже никогда в жизни больше не встречал, а я не забыл ни Альберта Анастасиа, ни всех этих бандитов из Бруклина, никого, В противоположность всем своим сицилийским собратьям Сальваторе Луканиа никогда не отказывался от знакомства с евреями только потому, что они евреи. Никогда в разговорах он не проявлял антисемитизма. Для него любой человек был человеком и оставался им, пока вызывал уважение к себе. При этом евреи казались ему даже более способными. Позднее он нашел этому практическое применение, отказавшись от традиционной близорукой расовой политики мафии. Тем не менее, хотя он и был убежден, что ум сосредоточен в черепах евреев, однажды он встретил одного выходца из Калабрии, показавшегося ему еще более изворотливым.

История такова. Во время одной из операций Сальваторе столкнулся с шайкой, орудовавшей на 104-й улице. Конфликт был мирно урегулирован в результате беседы с ее главарем, неким Франческо Кастильей. Это была их первая встреча. Они почти не понимали друг друга, так как Фрэнк говорил очень тихо и хрипел, как будто был простужен.

Заметим кстати, что мамаши из «Малой Италии», с завистью смотревшие на то, как американские родители запросто отправляют на операцию своих детей, попались на удочку и поверили слухам, будто американцы преуспевают именно потому, что у них удалены миндалины и аденоиды. При первом же желанном чихе ребенок оказывался у практикующего врача с фальшивым дипломом, но низким гонораром, который и удалял ему миндалины. Возможность последующих осложнений была настолько велика, что многие итальянцы этого поколения говорили тихо, тщательно оберегая скверно прооперированное горло. Фрэнк был одним из таких неудачников. Но он произвел впечатление на Сальваторе главным образом тем, что обрисовал ему планы на будущее таких парней, как они. Совсем так, как представлял себе сам юный сицилиец, но подкрепив их очень толковыми аргументами. Кастилья доверительно сообщил: «Я из Козенцы, что в Калабрии…»

Он и в самом деле рассуждал не хуже, чем еврейские ребята. Границы мира Сальваторе как бы раздвинулись. Ему становилось все более тесно в шкуре сицилийца. Избавиться от нее оказалось непросто, но ничто не мешало ему попробовать влезть в чужую.

Хотя бы для того, чтобы попытаться понять других. С первого взгляда он почувствовал уважение к Фрэнку и в знак дружбы протянул ему руку, предлагая ее надолго. До конца своих дней они никогда не оставляли друг друга.

Фрэнк – он был старше Сальваторе на шесть лет – был вооружен револьвером 38-го калибра, который носил за ремнем на животе. Его сопровождали верные стражи: брат Эдди и подросток из их квартала Уилли Моретти, с лицом ангелочка, любитель шуточек, от которых порой вяли уши, душа компании, что, однако, не мешало ему быть отчаянным драчуном, способным, когда дела складывались плохо, отвлечь внимание полицейских на себя, чтобы дать возможность смыться своим товарищам. Среди них, был и уроженец Англии Оуни Мадден, который брался за самые рискованные дела. Из-за многочисленных шрамов и повреждения головы к нему относились как к ненормальному, но каждый тем не менее уважал его за исключительную смелость.

Большинство подростков были невысокого роста и отнюдь не отличались атлетическим сложением, возможно от того, что плохо питались в детстве, но им были свойственны безграничная смелость, агрессивность и дерзость. Своего рода безрассудство позволяло им удачно выходить из ситуаций, в которых другие терялись и терпели поражение.

К этому времени Фрэнк Кастилья решает изменить свою фамилию и становится Костелло. Фрэнк располагал всем необходимым, чтобы достичь того, к чему он стремился. Он был всегда наготове. Сальваторе Луканиа нока уступал ему в этом. Для него самым трудным было скрывать что-то от своих родителей. Регулярно полицейский приходил к его отцу и предупреждал, что Сальваторе смывается с уроков. Антонио неторопливо вытаскивал ремень и в кровь избивал своего бездельничающего отпрыска, приговаривая: «Ты можешь получить образование, но сам от него отказываешься. Я вколочу в тебя его…»