Преторианец
Шрифт:
– Поклонитесь и поздоровайтесь, – наставлял Воронов «избранных».
– Угу… – рассеянно отвечал Искандер. Гефестай кивал только, а разволновавшийся Сергей едва ли слышал слова Терентия.
– И поменьше говорите, устод терпеть не может болтунов!
– Угу…
– Вот вам и «угу»! Заходите! Э, разуйтесь сначала!
Сережка скинул кеды и зашел в прохладную комнату, как тут говорили, «семибалочную», – ровно столько расписных балок удерживало потолок. Три высоких окна бросали голубой, зеленый и желтый свет сквозь разноцветные стекла. Весь пол был устлан громадным пестрым ковром, у стен лежали аккуратно сложенные курпачи –
Было приятно вминать голыми ступнями тугой ворс ковра… еще бы сердце не колотилось как ненормальное, совсем хорошо было бы!..
В свете, лившемся из окошка, Сережа рассмотрел седого, но крепкого человека в одних лишь коротких штанах. Человек сидел на ковре, подложив ноги под себя, и то ли медитировал, то ли дремал.
Сергей неуверенно оглянулся на Воронова, и тот знаками показал: кланяйся!
– Здравствуйте, устод! – сказал Сережа и поклонился. Племянники почтительно согнулись за его спиной.
– Здравствуйте, – тут же откликнулся устод, открывая необычные для здешних мест голубые глаза. Повернувшись к Воронову, он слегка склонил голову: – Приветствую тебя, Хранитель.
– Это те мальчики, устод, – негромко сказал Воронов, – я говорил вам…
Устод Юнус покивал и скомандовал:
– Раздевайтесь!
– Как? – растерялся Сергей. – Совсем?
– Совсем, – спокойно сказал устод.
Сережа сжал губы и разделся, искоса поглядывая на оголявшихся друзей. Гефестай, если и смущался, то не своей наготы, а двух складок на животе – был он отроком упитанным и плотным, «краснощеким богатырем с мышцами». Искандер же скинул с себя одежду так спокойно, будто стоял в закрытой душевой, где его никто не видел.
Устод внимательно оглядел всю троицу, а потом положил свою ладонь Сергею на лоб. И словно благодать ниспослал – так вдруг покойно стало, а лоб ощутил приятную прохладу.
– Сколько тебе? – спросил Юнус. – Тринадцать есть?
– Мне четырнадцать уже! – сказал Сережа и испугался: а вдруг мастер не берет в ученики таких «старых»?! Он добавил торопливо: – Я только в восьмой перешел…
И стал себя ругать – болтаешь много!
– В секцию ходил? – продолжал расспрашивать устод, глядя на сбитые Серегины костяшки.
– Нет! – помотал головой Сережка. – Только с пацанами… Иногда…
– Всегда побеждал? – с интересом спросил устод.
– Когда как… – признался кандидат в ученики.
Устод перешел к Искандеру.
– Александрос, сын Тиндара? – спросил Юнус.
– Да, – ответил Искандер.
– Эллин?
– Д-да… – с запинкой сказал Тиндарид и покосился на Воронова.
– Фехтуешь?
– Да так… – замялся Искандер. – На «троечку»…
Устод кивнул и занялся Гефестаем. Ярнаев сразу заулыбался, заблестел белыми зубами. Юнус пощупал его бицепс, и Гефестай гордо напряг мускул.
– Что я говорил? – сказал Воронов. – Бойцы!
Устод отнял руку и велел «избранным» одеваться.
– Не слушайте его, – сказал он, – вы не бойцы, вы только зародыши бойцов. А станете ли ими, зависит от вас. – И добавил скромно: – Ну, и от меня тоже… Будете приходить по вторникам, четвергам и субботам. Не опаздывать, не спорить, не лениться, не болтать. Ступайте…
Часы до вторника тянулись неимоверно долго, по капле-секунде перетекая из сегодня во вчера. Но
Ровно в семь нуль-нуль он вошел во двор к устоду. Устод сидел на суфе [23] под чинарой, безмятежно глядя на пильчатый хребет вдали. Потом посмотрел на часы, встал и запер ворота. Посторонним и опоздавшим вход строго воспрещен!
Устод не скомандовал построение. Он разулся и сказал негромко:
– И вы снимайте обувь… Все снимайте!
Сергей даже плечами не пожал – что делать, если «форма» такая? Каратисты в кимоно занимаются, боксеры в трусах, а в панкратионе тренируются голяком… Он разулся, стащил с себя штаны вместе с трусами, снял рубашку и звонко шлепнул по животу. Готов к труду и обороне!
23
Суфа – глиняное возвышение.
Устод дождался, пока пыхтящий Гефестай стянет, прыгая на одной ноге, потертые штаны, и сказал:
– Для начала побегаем. Во-он до той горки и обратно!
Сережа устрашился – до «той горки» было как до Луны – и стал готовить себя к подвигу. Но особого героизма не потребовалось – устод сторонился каменных россыпей, ведя босых и голых гавриков по траве или набитыми тропками.
Знобкий ветерок приятно овевал разгоряченное тело, Сергей то несся вверх по рыхлому песку, сбивая дыхание, то сбегал по колючей стерне типчака, объеденного архарами, но больше всего он переживал из-за другого: а вдруг кто увидит?! Ладно, там, погранцы встретятся, а если девчонки из школы?! С другой стороны, это было даже приятно – вот так мчаться и сверкать голой задницей! Ощущение нагого тела добавляло остроты и прелести миру вокруг, горы и небо воспринимались ярче, насыщенней, выпуклей.
До «той горы» они еле доплелись, взопревшие и выжатые, и устод, ни капельки не уставший, решил «избранных» прополоскать. Под горой, в кругу скал, грелось на солнце мелкое озерцо, переливавшееся через край водопадом.
– Туда! – показал устод.
Отроки послушно встали на плоский, выщербленный камень, прямо под поток, и заухали, изо всех сил крепясь, чтобы не завизжать, – водица-то холодная!
– Показываю упражнение! – спокойно сказал устод.
Отведя кулаки к поясу, он широко раздвинул ноги и присел в боевую позу всадника. Тут же перенес вес тела на правую ногу, подтянул к ней левую и скрутил обе, разворачиваясь и снова переходя в исходное положение. При этом голову он держал постоянно обращенной к северу.
– Повторяйте!
Сергей принялся повторять, дрожа от холода и покрываясь гусиной кожей, сопротивляясь напору воды, гнущей его и пластавшей. Хоть камень под ногами не скользил, и то хлеб…
– Мыслью сожительствуйте с каждой мышцей, – говорил устод назидательно, – провожайте внутренним зрением каждое сокращение! Заставьте тело не чувствовать холода и мокроты! Пусть ваш дух обретет бесстрашие и уверенность!
Помучав «избранных» вдосталь, устод Юнус потащил их дальше и выше. Закоченевший Сергей разогрелся на бегу, а учитель вывел всю троицу на скалистый уступ и заставил повторить упражнение, «танцуя» на самом краю.