Превращения любви
Шрифт:
— Ну нет, только не я! Я согласна, чтобы меня заперли с тобой хоть в тюрьму до конца моих дней. Вот ты — другое дело, ты бы этого не вынес.
— Но и ты тоже, бедная Изабелла. Тебе этого хочется, потому что этого нет. Если бы я заставил тебя вести такой образ жизни, ты пришла бы в ужас.
— Попробуй, родной, увидишь. Слушай, скоро Рождество, поедем куда-нибудь вместе, одни. Это доставит мне такое удовольствие. Ведь ты знаешь, что у меня не было свадебного путешествия.
— С величайшей радостью, моя милая. Куда ты хочешь поехать?
— О, я! Мне совершенно безразлично! Куда угодно, лишь бы ты был со мной.
Было решено, что мы проведем несколько дней в горах, и я тотчас же написала в Сен-Морис,
Одна мысль об этом путешествии наполняла меня счастьем. Но Филипп оставался мрачным.
В своей тетради он писал:
«С печальной и иронической усмешкой я должен отметить, что число комбинаций в отношениях между двумя человеческими существами не очень-то обширно. В этой комедии любви мы играем по очереди роль более любимого и менее любимого. Тогда все реплики только меняют актера, но остаются прежними. На этот раз я вынужден, после длинного дня, проведенного вне дома, объяснять со всеми подробностями, где я был и что я делал, час за часом. Изабелла делает над собой усилия, чтобы не ревновать, но я слишком хорошо знаю эту болезнь, чтобы ошибиться в диагнозе. Бедная Изабелла! Я жалею ее и ничем не могу помочь ей. Думая о себе, о своей полнейшей невинности перед ней, об эмоциональной пустоте моих заполненных трудом минут, которые ей кажутся такими загадочными, я невольно вспоминаю Одиль. Чего бы я не дал когда-то, чтобы Одиль придавала такую цену моим поступкам! Но увы! Если я хотел этого, так не потому ли именно, что она не придавала им никакой цены!
Чем больше мы живем с Изабеллой, тем яснее я вижу, насколько мы с ней расходимся во вкусах. Случается иногда вечером, что я предлагаю ей пройтись, зайти в новое кафе, в кино, в мюзик-холл. Она соглашается, но с таким печальным лицом, что мне заранее становится скучно.
— Если тебе не хочется, не пойдем. Останемся дома.
— Если тебе все равно, — говорит она с облегчением, — я предпочитаю, конечно, остаться дома.
Когда мы идем куда-нибудь вместе с моими друзьями, отсутствие всякого интереса и увлечения с ее стороны положительно замораживает меня. Мне кажется всегда, что я чем-то провинился перед ней.
— Как странно, — говорю я ей, — ты совершенно не умеешь развлекаться, совершенно неспособна вкусить радость от одного часа веселья.
— Я считаю все это лишним, — отвечает она. — Мне всегда кажется, что я даром теряю время, если знаю, что дома у меня лежат хорошие книги или ждет какая-нибудь работа. Но если тебе интересно, я готова пойти.
— Нет, — говорю я с легкой досадой, — мне неинтересно».
И несколькими месяцами позже я нахожу следующее:
«Летний вечер. Мне удалось, Бог весть какими судьбами, заманить Изабеллу в Нельи, на ярмарку [23] . Вокруг нас шарманки наигрывают негритянские песенки, слышны выстрелы из тиров и стук лотерейных колес. В воздухе носится запах горячих вафель. Нас увлекает толпа, которая хотя и спешит, но движется очень медленно. Не знаю почему, но я счастлив. Я люблю этот шум, это бешеное веселье, я нахожу в нем какую-то смутную, но мощную поэзию. Я думаю:
23
Ярмарка в Нельи (франц. Neuilly — Нейи) — пригород Парижа, где жил сам Моруа.
«Эти мужчины, эти женщины с головокружительной быстротой несутся к смерти, и они проводят короткие мгновения своей жизни, вертясь на чертовых колесах, стуча колотушкой по ящикам, чтобы оттуда выскочил негр. И, в сущности, они совершенно правы; с точки зрения небытия, которое нас ожидает, Наполеон и Ришелье не лучше употребили свою жизнь, чем эта бабенка и этот солдат».
Я
— Пойдем домой, милый. Это невероятно утомляет меня.
Я позвал такси и, пока мы медленно пробирались сквозь враждебную толпу, я думал с горечью:
«Как очаровательно и весело можно было бы провести такой вечер с Одиль! У нее был бы сияющий взгляд наших счастливых дней. Она брала бы билеты во всех лотереях и радовалась, выиграв грошовый детский кораблик. Бедная Одиль, которая так любила жизнь и которая никогда не узнает ее, тогда как существа, созданные для смерти, вроде меня и Изабеллы, должны нехотя влачить скучное существование».
Изабелла, как будто угадав мои мысли, взяла меня за руку.
— Разве ты нездорова? — спросил я. — Ведь ты так редко чувствуешь усталость.
— О нет, — ответила она, — но мне так смертельно скучно на ярмарке, что я устаю здесь скорее, чем в другом месте.
— Тебе так скучно, Изабелла? Как жаль! А я так это люблю!
И тут вдруг, должно быть потому, что как раз в этот момент шарманка заиграла возле нас довоенный мотив, фразы, которые когда-то давно говорила мне Одиль, гуляя со мной по этой самой ярмарке, зазвучали в моей памяти. Тогда она упрекала меня за то, что я скучаю. Неужели я так сильно изменился? Подобно тому, как дом, покинутый теми, кто строил и отделывал его, и купленный новыми владельцами, сохраняет запах и стиль своих прежних хозяев, так и я, весь насыщенный Одиль, обнаруживал теперь душу, которая была уже не совсем моей. Мои подлинные вкусы, мою тревожную душу, унаследованную от Марсена, я мог найти теперь скорее в Изабелле, и было странно думать, что я порицал в ней в этот вечер ту самую суровость и отвращение к удовольствиям, которые составляли суть моего собственного характера и которые другая женщина изгнала из моей души.
«И, без сомнения, — думал я дальше, в то время как Изабелла сидя рядом со мной молча гладила мою руку, — Изабелла тоже изменится, чтобы стать похожей на меня, так что, в конце концов, она сама превратится в слабую копию Одиль».
IX
Момент нашего отъезда в горы приближался. Незадолго до того Филипп встретился у Елены Тианж со своими знакомыми, некими господами Вилье. Он подружился с ними в Марокко. Оба, и муж и жена, были очень красивы. Особенно привлекала внимание жена. Я ищу подходящее слово, чтобы охарактеризовать тип ее лица, и не нахожу его. В нем была гордость, но не только это… Что-то победоносное, да, вот настоящее слово: именно победоносное. Под массой светлых волос — чистый, точеный профиль. Она напоминала красивое, породистое животное. Как только мы вошли в салон, она направилась к нам навстречу.
— Мы с господином Марсена, — сказала она мне, — проделали вместе чудесную экскурсию в Атласские горы… Помните Саида, Марсена?.. Саид, — добавила она для меня, — это наш проводник, маленький араб с блестящими глазами.
— Это был поэт, — сказал Филипп. — Когда мы брали его в свой экипаж, он воспевал красоту госпожи Вилье.
— Вы не собираетесь свезти вашу жену в Марокко в нынешнем году? — спросила она.
— Нет, — ответил Филипп, — мы решили предпринять совсем маленькую поездку; мы едем в горы. Это вас не соблазняет?
— Вы серьезно это говорите? Представьте себе, мы с мужем как раз мечтаем о том, чтобы провести Рождество и Новый год среди снегов. Куда вы думаете направиться?
— В Сен-Морис, — сказал Филипп.
Я была в бешенстве, я делала ему знаки, которых он не замечал. Кончилось тем, что я поднялась с места и сказала:
— Надо идти домой, Филипп.
— Домой? — спросил он. — Почему?
— Должен прийти управляющий. Я ему назначила.
— В субботу?
— Да, я думала, что тебе будет удобнее.