Мой следователь был такая сука,Всё говорил, что буду я сидеть,Мол, будет впредь другим потом наука,Посмотрим вот тогда, что будешь петь.А опер – тот сгноить всё обещался,Где дед Макар своих телят не пас.Он ждал, чтоб я от страха облажался,А я не сдрейфил и на этот раз.И просчитались и следак, и опер —С испугу я в штаны не наложил.Я ум свой ведь не прокурил, не пропил,И я на них с прибором положил.Не знали, что когда-то я в разведкеУрок для жизни важный получил.Там разум нужен твёрдый, а глаз меткий —Закон разведки так всегда гласил.А следователь – всё ж такая сука,Всё говорил, что буду я сидеть.Но ни к чему мне эта их наука —Мне хочется на воле
песни петь.
Романс
За тюремной решёткою воля,Воздух чистый и солнечный свет,И знакомый когда-то до болиХризантем белых пышный букет.Что же делать теперь, дорогая,Эти я испытанья пройду,Жизнь у нас ещё будет другая,Я к тебе вновь с букетом приду.Я приду и тебя поцелую,Свою душу тебе отворю.Тебя милую, вечно роднуюОбниму и букет подарю.За тюремной решёткою воля,Воздух чистый и солнечный свет.И знакомый когда-то до болиХризантем белых пышный букет.
«Наконец-то за окошком снова солнце…»
Наконец-то за окошком снова солнце,Кончились дожди, и птицы стали петь.У раскрытого тюремного оконцаЯ устроился на волю поглядеть.Рядом с дедом шустро бегает девчушка —Капор, как у дочки был когда-то сшит.С собачонкой белой маленькой старушкаК магазину за покупками спешит.Говорливой, пёстрой стайкою девчатаПо тропиночке туда-сюда снуют,Да подвыпившие местные ребятаПод гитару озорную песнь поют.И за дверью уж не слышен надзиратель,Тоже, видно, где-то греется, сидит.Только к горлу подступивший ком-предательНе отходит, а вцепился и стоит.Не уходит ком, вцепился в моё горлоИ сильнее начинает всё душить.Душит – аж в груди совсем дыханье спёрло,Словно хватит, говорит, на свете жить.Я стою всё у раскрытого оконца,Всё вздохнуть пытаюсь, дух свой перевесть —Может быть, и мне на радость это солнцеВместе с светом принесёт благую весть.
«Надзиратель решетку и шконку…»
Надзиратель решетку и шконкуОглядел и спросил: «Есть пропил?»Острым взглядом окинул иконку,Что на стенке я здесь укрепил.Оглядел – что на полке, что в сумке,Посмотрел, что в пакетах лежит.Мол, бывают еще недоумки,Кто побег совершить здесь решит.Был когда-то здесь этакий случай,Говорят, что Дзержинский бежал.Тот, который потом других мучил,Воли, как и его здесь, лишал.Но побег – это только морока,Если хочешь её ты иметь.Здесь, из камеры, только сорокаРазве что может вдруг улететь.Но, увы, это может сорока,Воробей иль скворец улететь,А Ванюшке Скворцову до срокаЗдесь придётся, как всем, отсидеть.Знаю я, что тюрьма – это клетка,Важность что на себя напустил?Если есть у тебя сигаретка,Ты бы лучше ребят угостил.
«Давит бок мой железная шконка…»
Давит бок мой железная шконка,Лай собаки уснуть не даёт,За решёткой шальная девчонкаО любви своей песню поёт.Застонал, стиснув зубы, мальчишка,Он от песни девчонки не спит,Одеялом тюремным, как крышкой,Заслонился, зубами скрипит.Там на воле далёкой девчонкаПарня, верится, любит и ждёт.И родная до боли сторонкаПред глазами мальчишки встаёт.Пред глазами притихшая мамаУ окошка печально стоит.Стиснул зубы мальчишка упрямо,Знает: мама поймёт всё, простит.Хоть и медленно тянется время,Но закончится срок, всё пройдёт —Сбросит парень тюремное бремяИ к девчонке и к маме придёт.Давит бок мой железная шконка,Лай собаки уснуть не даёт,За решёткой шальная девчонкаО любви своей песню поёт.
Разговор со следователем
Мне следователь сказал: «Я тебя унижу!Узнаешь ты тогда, сколь стоит лиха фунт.Не будешь признавать, я так тебя обижу,Что ты совсем сгниёшь тогда на нарах тут».На нарах жить резона вовсе я не вижу,И брать всё на себя мне тоже ни к чему.– Ну, что же, – говорю, – что Бог даст, то увижу.Сгниёт же кто быстрей – знать Богу,
не ему.Конфуз, конечно, тут большой со мною вышел.Что тут и говорить, нарушил я закон.Однако Бога суд людского суда выше,Я Богу помолюсь, пусть всё решает Он.А следователь пусть сейчас что хочет пишет,Хоть в десять больше раз, а хоть и во стократ.Молиться буду я, и Бог меня услышит,Бог – мне и прокурор, Бог – мне и адвокат.
Вертухай на вышке
Вертухай на вышке – сука,С чёрным бантиком сидит,Козырьком поставив руку,Настороженно глядит:Вдруг откуда из окошкаЧто на волю полетит,Смотрит хитрая, как кошка,Что за мышкою следит.Думаю, ну что за счастьеОна может получать:Ну, зарплату б хоть отчасти,Иль науку изучать?Но ни то и ни другоеК ней на вышку не придёт,Даже небо голубое,Даже солнце, что взойдёт.Чем же так она довольна,Что она может иметь,Чтоб на вышке добровольноЗа оградою сидеть?Знать, не деньги, не науки,Не наряды ей нужны —Ей, как прирожденной суке,Ощущения важны.Ей не важно, что решёткаИ что может огрубеть,Главное, что та дешёвкаМожет всех зэка «иметь».И от этого в экстазеКаждый раз, когда сидит.Что же ей ещё, заразе?Ладно, сука, пусть глядит.
За окошком
За окошком кусок хлебаОт тюремного пайка,И тоскливо глядя в небо,Жду я друга – голубка.Прилетит сегодня голубь,Со мной хлебушка поест,Сядет у решётки голой —Будто ждёт какую весть.Я ему раскрою душу,Я с ним, как с самим собой,Унесёт друг сизый стужуИз моей души долой.Жаль, не может он с собоюВолю вольную принесть,Не заведует судьбою —Ну да ладно, пусть поест.Пусть возьмёт кусок с собоюИ покормит голубят,Может быть, потом гурьбоюКо мне в гости прилетят.Тут я им устрою встречу,Тут я им устрою пир,Будь то утро или вечер —Будет пир им на весь мир.Поделюсь всем, чем смогу я,Хоть не пышно здесь живут —Может быть, судьбу другуюМне от Бога принесут.Ну не всю судьбу, конечно,Новую им не донесть —Мне бы волю чтобы вечно,Да отмыть свою бы честь.
«Когда-то тут Дзержинский по соседству…»
Когда-то тут Дзержинский по соседствуВ такой же камере, как я сейчас, сидел,Потом он передал нам по наследствуОрловский каторжный центральный беспредел.Он, как и я, тут тоже ел баландуИ серый хлеб тюремный с запахом мышей,И за сто лет российскому талантуНе посчастливилось исправить ход вещей.Лишь электричество сменило свечку,Парашу – более комфортный унитаз,Да радиатор отопленья – печку,Но та ж решётка, в двери всё тот же глаз.Всё тот же устоявшийся векамиОрловский фирменный тюремный колорит,И так же, как тогда, сквозь зубы с вамиТюремный важный надзиратель говорит.Сиделец здесь не знает уваженьяИ силу злобную всем хочет показать,Но мазохистски терпит униженья —За дух бунтарский могут наказать.И этот дух, накопленный веками,Свисает грузно здесь со стен и потолка,Он давит сердце грязными рукамиВсех: выводного, надзирателя, зэка.
Сто девятнадцатая камера
Сто девятнадцатая камера,От угла двенадцатое окно.Время спрессовалось и замерлоДля меня. Лишь за решёткой текло.Больно! Мыслей поток рвёт голову,Бьётся об стены, решётки и пол.Расплескавшись каплями олова,Прожигает душу мою, как стол.И крутится страшное месиво,Сердце сжимает и бьётся в висок.Чем всё закончится? Знать если бы,Как заглянуть бы вперёд, хоть в глазок?Но нет. Здесь в глазок только вижу яЛишь отраженье решётки в окне…Замерла, вся сплющилась жизнь моя,Плавится и прогорает в огне.Сто девятнадцатая камера,От угла двенадцатое окно.Время спрессовалось и замерлоДля меня. Я за решеткой, в СИЗО.