Превратности судьбы. Часть I
Шрифт:
– Осадили, – раздался зычный голос Диксона на всю умывалку.
Марат на голову возвышался среди присутствующих и считался непререкаемым авторитетом не только в своем бараке, но и во всей зоне, поэтому расправу немедленно прекратили.
– Он же сам борзеет, – возразил было Урюк, но Диксон бросил на него такой выразительный взгляд, что разом отбил охоту пререкаться.
– Оставьте нас одних, – приказал Сайфутдинов осужденным и те беспрекословно покинули помещение. – Пошли со мной, – позвал он Алексея.
Тот попытался подняться, но не смог. Тогда Диксон помог ему встать на ноги, закинул
– Водку пьешь? – спросил он Казакова.
– Пробовал, – соврал новичок, желая казаться значительным.
Марат достал из тумбочки початую бутылку водки, граненые стаканы, нарезанную на тарелке колбасу, луковицу, хлеб и ножик. Почистил лук и разлил по полстакана водки.
– Ну, за знакомство? – авторитет поднял свой стакан. – Меня Диксоном зовут.
– Алексей, – ответил собеседник.
– Алексей значит, – сказал Марат, после того, как закусил. – А как дразнили в школе, на улице?
– Атаманом, – смутился новичок.
– А что? Неплохо, – задумался Сайфутдинов. – Характер – не подарок, статья за убийство, быть тебе Атаманом, – утвердил он кличку. – Закуривай, – выбросил Марат на стол пачку «Примы» и коробку спичек.
Казаков вспомнил, как он впервые закурил и нерешительно протянул руку за сигаретой.
– Не стесняйся, – по-своему понял его партнер и чиркнул спичкой.
Алексей глубоко затянулся и поперхнулся, затяжной кашель перекрыл дыхание и собутыльник похлопал его по спине, догадавшись, что новичок не курит.
– Отца за что замочил? – спросил Диксон и сам же предположил вариант ответа. – Мать обижал? – собутыльник утвердительно кивнул. – Ну и дурак, – сделал Марат вывод.
– Я так не считаю, – возразил Алексей. – Не я его, так он бы мать убил наверняка.
– Ты меня неправильно понял, – остановил Марат собеседника, разливая новую дозу. – То что заступился за мать – молодец, то что лишил жизни отца – твое личное дело, а вот то что срок за это получил – дурак. Ведь твой отец пьянствовал, дебоширил, подстерег бы его где-нибудь подальше от дома и столкнул в какую-нибудь канаву. Никто бы на тебя и не подумал, списали все на несчастный случай, а у матери остался бы помощник, – поучал Сайфутдинов. – Дела нужно с умом обстряпывать. Теперь же без твоего присмотра остались младшие братья, сестры, – закончил он свою речь.
– Откуда ты все знаешь: про сестру, брата? – удивился Казаков.
– Здесь большого ума не надо, треть зоны таких же, как ты – из неблагополучных семей, – просвятил Диксон.
– В общем-то ты прав. Только в тот момент я об этом не думал.
– А зря. Голова как раз и дана человеку, чтобы он ею думал, – объяснял Марат прописные истины. – Ты держись ближе ко мне, научу жизни, – он поднял свой стакан. – За тебя, корешок.
Они выпили, закусили, выкурили еще по одной сигарете, и новичка с непривычки сильно развезло. Поэтому Диксон доставил его в барак тем же способом, что привел в каптерку и положил на соседнюю со своей койку.
– Урюк, перебирайся на место Атамана, – сказал он уже бывшему ночному соседу, усаживаясь рядом с новичком.
– Какого еще Атамана? – не понял Урюк.
– Моего кореша, – Марат кивнул на Алексея. –
Диксону очень редко приходилось повторять свои приказания дважды. И Урюк, хоть и нехотя, но вынужден был подчиниться. С этого момента больше не нашлось желающих выяснять отношения с новичком, а многие даже стали заискивать перед ним…
На следующий день Казаков первый раз вышел на работу. Осужденных возили на кирпичный завод, в девяти километрах от зоны. Так как специальности у Алексея не было, работа досталась ему нелегкая. Он брал кирпичи с двигающейся ленты, таскал и складывал их на специальные деревянные поддоны. К концу дня онемели руки и не разгибалась спина. Но через неделю он втянулся и уже так сильно не уставал, как в начале, хоть приходилось тяжеловато. Несколько раз Диксон приглашал его пропустить по маленькой, но усталость брала свое и он отказывался.
– Что-то ты совсем сник, – уколол его как-то Марат.
– Привыкну, – сдержанно ответил Атаман.
– Зачем привыкать, – возразил Сайфутдинов. – Не легче ли подыскать что-нибудь подходящее? Пока лето, вечера более-менее свободные, а осенью еще начнутся занятия, совсем ноги протянешь.
– Выдержу, – заверил Алексей. – Другие же терпят.
– Другие меня не интересуют, я только за своих корешей переживаю.
– И что можно сделать? – поинтересовался Казаков.
– Перевестись на более легкую работу, – посоветовал Диксон.
– Интересно, каким образом?
– Это уже мое дело, – загадочно улыбнулся Марат, но бросив взор на обиженного собеседника, добавил. – Поговорю с отрядным.
– Думаешь он тебя послушает? – засомневался Казаков.
– Еще как послушает, – заверил старожил. – Куда ему деваться? – заметив недоумение на лице Алексея, решил еще больше удивить того. – Даже обрадуется.
– Но какой ему резон облегчать мою жизнь? – лицо Алексея выражало явное любопытство и недоверие.
– Есть причина, но как говорится – всему свое время.
Атаман догадался, что большего Диксон сейчас не скажет, поэтому не стал задавать лишних вопросов. Но и отказываться от выгодного предложения смысла не было, не очень-то ему улыбалось целыми днями таскать кирпичи.
Действительно, через два дня к Атаману подошел отрядный и объявил, что его переводят в столярку.
В столярке восемь осужденных подростков распиливали доски и сколачивали из них поддоны, на которые до этого Алексей складывал кирпичи. Новый труд ему показался легким и несложным. Атаман молча взял свободный молоток и взялся помогать Сотнику, своему бывшему врагу, сколачивать доски.
– Отставить, – услышал он голос Диксона. – Тебя перевели сюда помощником бугра, то есть меня, – и Марат рассказал Казакову, в чем заключаются его новые обязанности. – Твое дело следить за тем, чтоб другие выполняли норму, а не самому молотком размахивать.
Диксон увел Алексея в подсобное помещение. Оно оказалось довольно-таки просторным. Только на двух стеллажах, с левой стороны комнаты, находились инструменты. Справа был оборудован миниатюрный спортзал: висела длинная груша, лежала самодельная штанга и валялись разбросанные гантели и гири. Центр комнаты был практически свободным, не считая двух небольших шкафов, стола и нескольких стульев.