Превыше всего
Шрифт:
— Теперь тебе полагается наказание, — произнесла она, закусывая нижнюю губу. — Не очень строгое, — успокоила она, заметив, что граф нахмурился. — В качестве штрафа я беру с тебя поцелуй. — Она склонилась над его лицом.
Удивленный неожиданным поворотом, граф чуть приподнялся и притронулся своими губами к ее. Его осторожный поцелуй становился все горячее, его страсть разгоралась, зажигая Кэтрин. Он ласкал ее губами, языком, словами.
— Кэт, сладкая моя, милая моя, Кэт! — шептал граф, покрывая поцелуями ее нос, лоб, щеки, подбородок и вновь возвращаясь к губам, дрожащим ресницам и бровям.
Его губы скользнули вниз. Он стал целовать ее шею, грудь.
Возбужденный граф перевернул ее на спину, и она почувствовала, как они слились в единое целое. Его движения были намного резче и сильнее, чем минувшей ночью, и Фрэдди обругал себя за несдержанность. Он обхватил руками ее бедра и стал действовать более спокойно. Они одновременно достигли пика наслаждения. Он почувствовал, как теплая, кружащая голову волна прокатилась снизу через все его тело. «Это какое-то безумие!» — подумал он позднее.
Совершенно обессиленный, граф откинулся на спину и погрузился в сон, не в состоянии уже ответить на ее нежный поцелуй и не замечая, как она встала с кровати.
Утро было пронизывающе-холодным. Снег еще не выпал, но изморозь на деревьях и тяжелые серые тучи на небе были верными его предвестниками. Окна домов запотели, словно пытались скрыть происходящие в доме события. Все вокруг были заняты подготовкой к предстоящей зиме, камины заполнялись сухими дровами. Был обычный серый, унылый день, но граф чувствовал себя лучше, чем когда-либо за последние месяцы.
Он стоял в дверях уютной детской комнаты и наблюдал за Кэтрин, которая кормила его дочку. Одетая во фланелевую распашонку, Джули пищала и размахивала ручками то ли от возбуждения, то ли не желая есть овсяную кашу. «Это глупо и даже странно, — думал граф, — посещать эту комнату на верхнем этаже». Большинство титулованных отцов почти не общались со своими наследниками, пока они не подрастут. Они предпочитали держаться подальше от их надоедливых криков, больных животиков и мокрых пеленок и воспринимали детей как неизбежность для продолжения рода. Но глупо было уделять им большe внимания, пока они так малы и их жизнь могла даже оборваться из-за тяжелой болезни. Будущие наследники воспитывались в детской до тех пор, пока не приходило время начинать постигать азы наук. До этого вся родительская забота сводилась к обычным денежным расчетам с кормилицами, нянями, гувернантками, воспитателями и компаньонками, зарабатывающими себе на жизнь воспитанием детей знати. Высший свет выработал целую систему поведения своих членов и ритуалов, в которых они непременно должны участвовать, и жесткие санкции в отношении ослушников. Знатные родители принадлежали в первую очередь свету и, если они вдруг удалялись, посвящая себя детям, это в лучшем случае воспринималось как эксцентричность.
Но граф прекрасно понимал, что в детскую его притягивает эта златовласая женщина, которая в данный момент пыталась очистить перемазанное, но очаровательное личико малышки. Странно, он почти уже не помнил лица Селесты, но сейчас, глядя на Джули, он вдруг вспомнил мелкие черты миловидного лица с надутыми губками и чуть вздернутым носиком. Селеста напоминала симпатичную куклу, которой было трудно жить среди взрослых людей. Она всегда вызывала в нем желание защитить ее, оградить от внешнего мира. С Кэтрин совсем наоборот. Скорее мир должен остерегаться
— Теперь, когда бесенок сыт, может, ты подумаешь обо мне? — весело подразнил он ее, входя в детскую.
Кэтрин, продолжая надевать на сопротивляющуюся Джули чистый слюнявчик, обернулась. Губы ее дрогнули и разошлись в счастливой, широкой улыбке, ясно показывающей, что совсем не жалеет о погубленной репутации. Малышка прикоснулась пальчиками к ее губам и улыбнулась точно такой же улыбкой.
— Ты у нас не бесенок, да, миленькая? — Она склонилась к Джули, щекоча ее нос своим.
Малышка немедленно ухватилась за подвернувшийся под руку вьющийся локон. Кэтрин принялась аккуратно освобождать свои волосы из цепких пальчиков девочки. Неожиданно большая рука графа тоже оказалась в ее кудрях, и он стал нежно перебирать волнистые пряди.
Фрэдди широко улыбнулся, вспомнив ворчание своей матери. Интересно, что она скажет, узнав, что он все-таки последовал ее совету. Ведь мама как раз и просила его не жалеть времени на знакомство с дочерью.
— Время, — говорила она, пристально глядя на него своими голубыми глазами, — как песок, незаметно утекает сквозь пальцы. Потом бывает жаль, что не сделал того, что мог бы.
Сквозь пальцы…
— Она такая же упрямая, как и вы, милорд, — подразнила его Кэтрин.
Она посмотрела на него и замерла.
Еще минуту назад он нежно улыбался, лицо его было веселым и беззаботным, зеленые глаза блестели. Сейчас глаза помрачнели, лицо нахмурилось, губы вытянулись в прямую напряженную линию. Он взял крошечную ладошку Джули и внимательно посмотрел на нее, затем резко отпустил и нервными широкими шагами направился к выходу. Через мгновение дверь детской захлопнулась за ним так сильно, что даже оконное стекло жалобно звякнуло…
Кэтрин нашла его в библиотеке. Граф стоял у покрытого изморозью окна, наблюдая за первыми снежинками, которые медленно кружились в воздухе. В руках у него был большой лафитник с бренди, опустевший более чем наполовину. Очевидно, это и был весь его завтрак. Плечи его были расправлены, спина прямая, напряжение угадывалось во всей неподвижной фигуре. Пальцы, сжимавшие бокал, побелели, скулы будто свела судорога, лицо настороженное и растерянное. Кэтрин показалось, что если она сейчас дотронется до него, он вздрогнет, а возможно, даже ударит. Она остановилась, ожидая, пока oн обратит нее внимание, и лишь затем подошла ближе. Граф молчал. Разговаривать сейчас ему явно не хотелось.
— Знаешь, я и не предполагал, что ты такая, — наконец нарушил он молчание, которое, как заметила Кэтрин, было так же для него обременительно, как и для нее.
Ей так хотелось прикоснуться к нему, погладить его напряженные плечи, прижаться лицом к неподвижной спине! Но она не решилась, чувствуя, что любое лишнее движение может вызвать в нем ярость.
— Меня восхищает твоя заботливость, Кэтрин! Можно подумать, что Джули родила ты, а не Селеста.
— Не понимаю, что вы имеете в виду, милорд. — Он резко повернулся, и она невольно вздрогнула, увидев его разгневанное лицо.
— Боже правый! — почти выкрикнул он прямо ей в лицо, даже не пытаясь отстраниться. — Я был уверен, что ты относишься ко мне более дружелюбно. Если не ночь, то сегодняшнее утро давало мне право так думать!
В его голосе звучало презрение.
— Фрэдди, — воскликнула Кэтрин, протягивая к нему руки, — в чем ты меня обвиняешь?
— Фрэдди… О Боже! — произнес он, обращаясь к потолку, будто там и находился всемогущий Бог. — Наконец-то она соблаговолила назвать меня моим именем! Почему именно сейчас, Кэтрин?