Прейскурант на одиночество

Форр Михаил

Доступ к нему Гаврилов приобрел, заказав там чашечку зеленого чая – недорого обошелся этакий «безлимит», работавший, правда, только с восемнадцати вечера до трех ночи. Пока была открыта кафешка.

Слава богу, хватало и денег на телефоне по тарифу «Семейный Плюс» – ведь второй номер обслуживался бесплатно. Бывшая жена до сих пор не знала, что каждый раз докладывая деньги на собственный телефон, подпитывает и «связь» бывшего мужа.

Впрочем, золотые руки мастера давали периодический приработок – Гаврилов восстанавливал антиквариат. Покупал или находил покрытые

печатью времени или неосторожного обращения стеклянные блюда.

Просверливал отверстия в самом центре и прикручивал их к серебряным, бронзовым и чугунным ножкам. Получались вполне приятные и почти старинные фруктовницы – украшение праздничного стола.

Иногда брался за штофы или флаконы из-под духов в различных металлических оплетках. Порой его прозрачные «изобретения» даже попадали в международные каталоги и специализированные книги как неожиданные авангардистские артефакты, чудом уцелевшие за все бурные прошлые года.

Гаврилов не то чтобы гордился такими имитациями, однако деньги они приносили и помогали продержаться еще месяц-другой.

Основная же страсть обитателя этой квартиры была в другом: Гаврилов пил. Уже давно. Если интересоваться, то именно сейчас – пиво. Жена ушла, забрав ребенка и всякую надежду. Впрочем, прежде всего Гаврилову была нужна дочь, а уж без надежды-то он жил уже годами и совершенно спокойно.

И непостоянные финансы, и постоянный алкоголь позволяли не искать смыслов там, где их не было. Гаврилов давно жил, если не в похмельном, то в отвлеченном мире. Собственно, жена и сломалась-то не на выпивке – кто же жил по-другому – а на его увлечении физикой и математикой.

Причем пока муж просто что-то писал и иногда выпивал – супружница как-то с ним жила. Словом, была обычная и почти счастливая семья. И вдруг Гаврилов заявляет, что времени нет, а будущего не бывает. И из института со странным названием, где он проработал многие годы, ушел.

И все показывал ей тогда какие-то формулы, из которых она смогла прочитать только его собственный, начертанный нестройным прыгающим почерком комментарий «Вот это да!» на небольшом листке рядом с жирно подчеркнутой несколько раз длинной цепочкой латинских букв, цифр и специальных математических значков.

«Вот это да!» – сказала и она, а через некоторое время забрав дочурку, прекратила общение ребенка и бывшего мужа, совсем уже плотно пристрастившегося к алкоголю. Ведь будущего, как он утверждал, не было. Ну а коли так, чего хорошего ждать от настоящего.

Скоро жена подала и на алименты, а Гаврилов уже получил несколько повесток в суд, но сам там даже не появлялся. Впрочем, периодически старался дочке на жизнь что-то подкинуть, но это было так не регулярно и случайно, что у жены закончилось всякое терпение. А про личное общение не может быть и речи.

Ну как можно было доверить дочку такому недотепе? А организовывать им встречи в редкие минуты трезвости – только ребенка дразнить и расстраивать.

Привыкший к одиночеству Гаврилов не чурался людей, но не любил и толпу. И погода ему была по душе безлюдная. Когда падала на город гроза,

Гаврилов полностью менялся. С каждым звуком грома он распрямлялся, голубовато-серые глаза его становились особо небесного цвета.

Утопающая в ливне столица могла не только утомлять, но и вдохновлять его на совсем новые идеи. Дышалось как-то особо вольно и казалось, что тебя освободили от оков жары и городского смрада. А вот зим Гаврилов не любил – они не приносили с собой грома.

Словом, особое пограничное с небом состояние вызывали именно грозы и дети. Нужно отметить, что кроме дочки, Гаврилов все-таки регулярно бывал с детьми. Хотя бы раз в месяц.

Как ни странно, но его увлечение точными науками давало ему еще одну грань для полноценной жизни – он со своими друзьями-однокашниками помогал вещами и делами отдаленному детскому дому на краю Тульской области и огромного соснового бора.

За неделю до такого путешествия Гаврилов напрочь прекращал употреблять спиртное в любом виде, начинал усиленно бриться и регулярно питаться, чтобы не пугать и без того не очень счастливых ребят своим худосочным видом со впалыми щеками и туманным взором.

Конечно, к ребятам его возили друзья. На собственной легковой машине Гаврилов давно за ненадобностью не ездил. Впрочем, он долго не продавал ее.

Но в один прекрасный день в состоянии легкого вчерашнего «праздника» въехал на полной скорости не «в», а практически под заднюю часть большой старенькой иномарки, мирно стоявшей в ожидании «зеленого».

Прав из-за алкоголя в крови его тогда лишили, а через некоторое время вернули назад. Но не отсутствие прав стало решающим для отказа от машины.

У переднего автомобиля был разрушен бампер и сильно искорежен багажник. Через минуту после аварии из водительской двери вывалился маленький расстроенный человечек со звонкими криками «Вай-вай-вай».

Выяснилось, что горе восточного водителя не в машине – она была полностью застрахована. А вот как раз в багажнике на момент аварии находился какой-то дорогой, эксклюзивного вида унитаз, который и рассыпался в пыль.

Гибель фаянсового изделия – не раны на живом теле. Но именно этот факт неожиданной и безвозвратной утраты унитаза окончательно убедил физика: всего не предусмотришь и от всего не застрахуешься. Что и исключило наперед любое желание даже слегка подшофе притрагиваться к рулю. Ну а поскольку алкоголь и Гаврилов дружили постоянно, то и машина-то теперь вряд ли бы пригодилась.

Новой женщины у Гаврилова не было. Одной. А много и все разные. Знакомился он с ними в самых обычных местах. Особенно это хорошо получалось летом на пруду около старинной барской усадьбы.

Пейзаж захватывал любую нежную обывательницу своей пышностью и ассоциировался с непостижимостью и недостижимостью этой богатой жизни.

Впрочем, не обязательно обладать, если можно пользоваться хоть с краю. Купайся левее на берегу пруда у колоннады, и будешь чувствовать то же, что и бывший владелец всего этого великолепия, который, возможно, и кончил свою жизнь не самым лучшим образом.