Прежде, чем их повесят
Шрифт:
В голове замелькали картинки из прошлого. Как же он удивился, когда его пронзило гуркское копье! За удивлением и досадой — все-таки уязвим! — пришла невыносимая боль. Конь взвился на дыбы и выбросил его из седла. Боль становилась сильнее и сильнее, удивление сменилось страхом. Жадно глотая воздух, чувствуя во рту кисло-соленый вкус пыли и крови, он полз между трупов и ног сражающихся. А потом в ногу впились клинки. Страх сменился ужасом. Когда его тащили с моста, он кричал и плакал. В ту ночь ему начали задавать вопросы.
— Мы победили, —
— Когда это было! Мир меняется. Сложности, возникшие на холодном Севере, ставят вас в крайне невыгодное положение. Вы нарушили первое правило ведения войны: никогда не сражайся с двумя противниками одновременно.
«Рассуждает верно, не придерешься».
— Гурки уже уходили из-под стен Дагоски ни с чем, — ответил Глокта, но слова звучали неубедительно даже для него самого.
«Да уж, на ответ победителя не похоже».
Спина буквально зудела от буравящих взглядов Вюрмса, Виссбрука и Эйдер.
«Пытаются определить, кто берет верх. Будь я на их месте, я не сомневался бы, на кого ставить».
— Вижу, кое-кто из вас больше других уверен в крепости стен Дагоски. Я вернусь за ответом на закате. Предложение действительно лишь на сегодня. И второго не будет. Император милостив, но его милость не безгранична. У вас есть время до заката. — И посол вышел из зала.
Дождавшись, когда за гостем захлопнется дверь, Глокта медленно развернул кресло к сидящей за столом троице.
— Что, черт возьми, это значит?! — прорычал он Виссбруку.
— Э-э… — Генерал потянул пропитанный потом воротник. — Как солдат я обязан принять невооруженного представителя вражеской стороны, чтобы узнать его условия…
— Не уведомив меня?
— Мы знали, что вы не захотите его выслушать! — резко бросил Вюрмс. — Но он говорит правду! Все наши труды напрасны. У гурков значительный перевес в силе. И, пока идет война в Инглии, подмоги ждать неоткуда. Мы лишь заноза в пятке многочисленного, враждебно настроенного народа. Переговоры лучше вести сейчас, пока мы можем противопоставить хоть какую-то силу. Когда город падет, мы получим резню и никаких условий!
«Совершенно верно. Но архилектор на это не согласится. Обговаривать условия капитуляции в мою задачу не входило».
— Магистр Эйдер, вы сегодня на удивление молчаливы.
— Боюсь, я не сильна в военных тонкостях. По-моему, предложение щедрое. Наверняка известно только одна: если гурки возьмут город силой, здесь начнется страшная бойня. — Она подняла глаза на Глокту. — О милосердии тогда можно и не мечтать.
«Верно, все верно. По милосердию гурков я признанный специалист».
— Значит, вы трое хотите сдаться? — Члены совета молча переглянулись. — А вам не приходило в голову, что после капитуляции гурки забудут о вашем маленьком соглашении?
— Приходило, — ответил Виссбрук. — Но прежде они держали слово. В любом случае надежда… — он
«Похоже, врагу вы доверяете больше, чем мне. Ничего удивительного… Я и сам себе не очень-то доверяю».
Глокта вытер под глазом капли пота.
— Понятно. Думаю, мне нужно обдумать это предложение. Соберемся еще раз, когда вернется наш гуркский друг. На закате.
Он качнулся назад и, морщась от боли, поднялся из кресла.
— Вы собираетесь обдумывать предложение гурков? — яростно прошипела ему в ухо Витари, едва он, хромая, вышел из зала. — Вы, черт подери, собираетесь его обдумывать?
— Да, — отрезал Глокта. — Решения здесь принимаю я.
— Точнее, позволяете этим ничтожным червям принимать их за вас!
— Каждый из нас выполняет свою работу. Я же не поучаю вас, как писать доносы-записульки архилектору. Вот и мои отношения с ничтожными червями — не ваша забота.
— Не моя забота? — Витари резко схватила его за предплечье. Она оказалась намного сильнее, чем можно было подумать по внешнему виду, и он едва не упал, пошатнувшись на искалеченной ноге. — Я сказала Сульту, что вы справитесь! — прорычала она в лицо. — Если сдадим город без боя, головы нам не сносить! А моя голова — это моя, калека, забота!
— Сейчас не время для паники! — рявкнул Глокта. — Я, как и вы, не желаю, что мое тело выловили у доков. Я балансирую на острие ножа. Они думают, что смогут все сделать по-своему, поэтому прибегать к крайним мерам не станут. Пока я сам этого не захочу. Практик, это первый и последний раз, когда я перед вами объясняюсь, впредь постарайтесь сразу меня понимать. И уберите свою чертову руку.
Однако Витари еще крепче, словно тиски, сжала пальцы. Глаза на ее веснушчатом лице яростно сузились, так что от уголков разошлись морщинки.
«Может, я ее недооценивал? Может, она вот-вот перережет мне горло?»
Мысль его почти рассмешила. В этот миг из тени сумрачного коридора вынырнул Секутор.
— Вы бы себя видели, — направляясь к ним, захихикал практик. — Где только не распускается цветок любви! В неподходящих местах, между неподходящими, казалось бы, людьми!.. Не перестаю изумляться этому чуду. Поистине роза, пробивающаяся к солнцу сквозь камень. — Он прижал руки к груди. — И на сердце становится светлей!
— Он у нас?
— Разумеется. С того момента, как вышел из зала.
Хватка Витари ослабла; Глокта стряхнул ее руку и зашаркал к камерам.
— Не желаете присоединиться? — бросил он через плечо, растирая место, куда впивались ее пальцы. — Будет что рассказать в отчете Сульту.
В сидячем положении Шаббед аль Излик Бурай выглядел менее величественно. Особенно в потрепанном грязном кресле в тесной душной камере под Цитаделью.
— Не правда ли, куда приятнее говорить на равных? А то я как-то теряюсь, когда вы надо мной возвышаетесь, точно гора.