Президент Линкольн: охотник на вампиров

Грэм-Смит Сет

— Ты уже слышал историю про дедушку?

Он любил рассказывать ее, когда был пьян. В детстве Томас стал свидетелем жестокого убийства собственного отца — и это глубоко его травмировало. К сожалению, успокоительная кушетка Зигмунда Фрейда появится только через несколько десятилетий. В ее отсутствие Томас справлялся со своими печалями так же, как это делал любой уважающий себя мужчина с фронтира: напивался до бесчувствия и выкладывал все как на духу. Утешением Эйбу могло служить то, что его отец был одаренным рассказчиком — в его устах любая история оживала. Томас подражал говору, в лицах изображал события. Он менял тембр голоса и ритм повествования. Иначе говоря, был прирожденным актером. Увы, именно это представление Эйб видел уже не один раз. Он мог слово в слово пересказать сюжет:

его дед (тоже Авраам) вспахивал поле неподалеку от своего дома в Кентукки. Восьмилетний Томас с братьями смотрел, как отец трудится в жаркий майский полдень, переворачивая землю. Вдруг послышались крики шауни — индейцы выскочили из засады и набросились на Авраама. Маленький Томас укрылся за деревом и смотрел, как дикари месят отцовский мозг каменным молотом. Перерезают ему горло томагавком. Он все мог описать — даже выражение бабушкиного лица, когда он выложил новости, вернувшись домой.

Но в тот день Томас поведал сыну другую историю.

Началась она как обычно — в жаркий майский день 1786 года. Томасу было восемь лет. С двумя старшими братьями, Иосией и Мордехаем, он проводил отца на четырехакровую вырубку в лесу неподалеку от фермы, которую они помогали строить несколькими годами ранее. Мальчик наблюдал, как отец направляет небольшой плуг вслед за Беном — старой рабочей лошадкой, которая была у них еще с довоенных времен. Палящее солнце наконец скрылось за горизонтом, и долина реки Огайо утонула в мягком голубом свете. Все же «было жарче, чем в адовой печке» и к тому же влажно. Авраам-старший снял рубашку, чтобы воздух остужал его мощный торс. Молодой Томас ехал верхом на Бене и правил, а братья шли следом и сеяли. Все они надеялись вот-вот услышать долгожданный звон, возвещавший ужин.

До сих пор Эйбу было знакомо каждое слово. Дальше обычно следовала часть, когда раздавался боевой клич шауни. Старый конь пятился и сбрасывал Томаса на землю. Мальчик бежал в лес и смотрел, как отца забивают до смерти. Но на сей раз шауни так и не появились. Томас выдал совсем иную концовку. Эйб пересказал ее в письме к Джону Т. Стюарту более двадцати лет спустя.

«Правда в том, — прошептал отец, — что твоего дедушку убили не люди».

Полуобнаженный Авраам работал на краю вырубки, возле деревьев, когда в лесу раздался «громкий хруст и треск ветвей» — ярдах в двадцати от того места, где находился фермер с сыновьями.

«Папа велел мне прибрать поводья, а сам прислушался. Наверное, это просто олени шли через чащу, но нам и черные медведи порой попадались».

А еще ходили слухи. Рассказывали об отрядах шауни, нападавших на ничего не подозревающих поселенцев. Индейцы без зазрения совести убивали белых женщин и детей. Жгли дома. Заживо снимали с мужчин скальпы. Война за землю еще не окончилась. Индейцы были повсюду. Лишняя осторожность никогда не мешала.

«Теперь треск раздавался с другой стороны. Что бы это ни было, точно не олень. Отец обругал себя за то, что оставил дома кремниевое ружье, и принялся распрягать Бена. Он не собирался бросать лошадь на поживу индейцам. Моих братьев он отослал — Мордехая за ружьем, а Иосию за подмогой на станцию Хьюз». [7]

7

Ранние поселенцы часто строили дома вокруг фортов или так называемых «станций». В случае нападения индейцев форты использовали в качестве убежища. Служили в них небольшие отряды добровольцев.

Треск зазвучал иначе. Начали гнуться верхушки деревьев — будто кто-то перепрыгивал по ним с одной на другую.

«Отец принялся быстрее распутывать постромки. „Шауни!“ — прошептал он. От этого слова сердце у меня ушло в пятки. Я следил за верхушками деревьев и ждал, что вот-вот толпа дикарей выбежит из леса, крича, улюлюкая и размахивая топорами. Я представлял, как увижу прямо перед собой красные лица. Чувствовал, как волосы натягивают… и снимают мой скальп».

Авраам все еще боролся с упряжью,

когда Томас заметил, как что-то белое спрыгнуло с верхушки дерева «футов в пятьдесят высотой». Что-то, напоминающее размером и формой человека.

«Это был призрак. Он парил над землей. Белое тело словно расплывалось, когда он несся к нам. Дух шауни пришел, чтобы забрать наши души за то, что мы ступили на его землю».

Томас смотрел, как призрак летит к ним, но был слишком напуган, чтобы кричать или предупредить отца об опасности, о том, что нависло над ним. Прямо сейчас.

«Сверкнуло что-то белое, и раздался крик, способный поднять мертвых на милю вокруг. Старина Бен взбрыкнул, скинул меня прямо в грязь и помчался как бешеный — плуг все еще волочился за ним на одной постромке. Я вскинул голову и посмотрел туда, где только что стоял отец. Его не было».

Томас поднялся на ноги. У него кружилась голова и — хоть он не почувствует этого еще несколько часов — было сломано запястье. Призрак стоял в пятнадцати или двадцати футах, повернувшись к мальчику спиной. Словно какое-то божество, он возвышался над отцом, недвижимо и спокойно. И наслаждался беспомощностью жертвы.

«Это оказался не призрак. И не шауни. Даже со спины было видно, что незнакомец всего-навсего мальчишка, не старше моих братьев. Его рубашку будто шили на кого-то размером вдвое больше. Она была белее снега и выбивалась из полосатых серых штанов. Его кожа была такой же белоснежной, а на шее перекрещивались тонкие голубые линии. Он стоял, не двигаясь и не дыша, точно изваяние».

Аврааму-старшему едва минуло сорок два года. Благодаря хорошей наследственности он был высок и широкоплеч. Честный труд сделал его стройным и мускулистым. Он никогда не проигрывал в драке — и теперь не собирался. Авраам поднялся («медленно, словно у него были переломаны ребра»), выпрямился и сжал кулаки. Он ушибся, но это подождет. Для начала он выбьет из маленького сукина…

«Отец поглядел мальчику в лицо, и челюсть у него отвисла. Что бы он ни увидел, это напугало его до полусмерти».

— Ох ты госпо…

Мальчишка метил Аврааму в голову. Он промахнулся.Авраам отступил на шаг и вскинул кулаки, но замер, не нанося удара. Промахнулся.Слева щеку покалывало. Промахнулся ведь?Пощипывало под глазом. Отец Томаса провел кончиком указательного пальца по лицу… легко-легко. Полилась кровь — хлынула потоком из тонкого, как от бритвы, разреза, протянувшегося от рта до уха.

Не промахнулся.

Это последние мгновения моей жизни.

Авраам почувствовал, как его голова рванулась назад. Глазницы треснули. Повсюду свет. Он чувствовал, как из ноздрей струится кровь. Еще удар. И еще. Где-то кричит его сын. Почему он не убегает?Челюсть сломана. Выбиты зубы. Руки, сжатые в кулаки, кажутся такими далекими, крик тоже уходит вдаль. Заснуть… и не просыпаться.

Существо держало Авраама за волосы — и наносило удар за ударом, пока череп наконец «не проломился, как яичная скорлупа».

«Чудовище обхватило отца за шею и вздернуло его в воздух. Я снова вскрикнул — сейчас оно его задушит. Вместо этого оно погрузило длинные, подобные ножам, ногти больших пальцев в Адамово яблоко жертвы и — раз! — разорвало горло прямо посередине. Существо подставило рот под образовавшееся отверстие и с жадностью присосалось к нему, будто пьяница к бутылке виски. Оно глотало и глотало кровь. Если поток начинал иссякать, чудовище приобнимало отца за грудь и надавливало. Оно выжало сердце до последней капли, а потом бросило тело на землю и огляделось. Оно смотрело прямо на меня. Теперь я понял, чего так испугался отец. У него были черные как уголь глаза. Клыки, длинные и острые как у волка. Белое лицо демона. Порази меня Господь, если я лгу. Сердце у меня ушло в пятки. Дыхание замерло. Существо просто стояло, с лицом, покрытым кровью моего отца и… Клянусь тебе, оно прижало руки к груди и запело».